Отмороженный
Шрифт:
– Мы собираемся поставить оперу, – сказал Сережа, переглянувшись с Аллой. – Будем раскрывать рот под фонограмму. Но репетировать все равно надо. Поэтому нужен настройщик.
– Ах, оперу! – хлопнул себя по лбу «батя». – Так бы и сказали.
– Прибедняетесь, ох, прибедняетесь! – погрозила пальцем Горюнову Аглая Степановна. – Под фонограмму… Кто-то, может, и будет под фонограмму, а у вас с Аллочкой такой дуэт получился! И супруга ваша нам споет, Николай Васильевич. Вы не думайте, мы всех привлечем и охватим.
– И меня? –
– Конечно, вы же наш меценат, – проговорила таинственно Аглая Степановна. – Значит, мы так можем этому ужасному Белугину и передать?
– Так и передайте, – кивнул довольный – рот до ушей – «батя». – Тем более на носу смотр самодеятельности. Приказ пришел по корпусу… – Он опять вопросительно посмотрел на Сережу.
Тот, выдержав паузу, кивнул. Да, мол, что есть, то есть.
Алла потянула за собой к выходу библиотекаршу, но та вдруг страдальчески улыбнулась и театрально приложила руку ко лбу.
– Ах да… Чуть не забыла. Только не знаю, стоит ли? Ну ладно, раз уж начала, отниму у вас еще минуту драгоценного времени. Словом, позапрошлой ночью, когда меня, глядя на этот прекрасный дуэт, посетила идея об опере, ко мне подошли ребята в противогазных масках… Не помню, что они горячо так говорили, возможно, клялись в любви к литературе, но потом повалили меня на траву и тоже надели на меня маску…
– Как? – вскрикнула Алла и прижала ладонь ко рту.
– Представляете? – продолжала, волнуясь, библиотекарша. – Ну вы, мужчины, меня понимаете. А при Аллочке я не хочу… Я, конечно, стала звать на помощь. На мои крики прибежал еще взвод… И тоже в противогазах. Но я не знала, что у нас начались учения.
– И… И что? – только и спросил «батя».
– Ну я же не могу при Аллочке! – возмутилась Аглая Степановна.
Утром личный состав полка был выстроен на плацу. В противогазах.
Вдоль шеренг шествовали полковник Романов, офицеры и Аглая Степановна. За этим действом следили из окна клуба Алла и Горюнов.
Пластинка крутится, звучит музыка Верди. Это дуэт из «Травиаты». С раскаленного неба стекает тяжелый зной. Зыбкое марево над размягченным асфальтом, на котором происходит это странное действо…
– Черт знает что! – восклицает Алла. – Она что, хочет найти виновников по противогазу? Кто это придумал, не знаешь?
– Капитан Холин, – отвечает Сережа. – Редкого ума идиот.
– Зачем ей это нужно? Не пойму! – возмущается Алла.
Процессия продолжает медленно продвигаться вдоль шеренги. Жара усиливается, из-под масок течет пот. Впрочем, не только пот. У одного солдатика, ай-яй, по штанине течет струйка. Прямо в сапог.
Аглая Степановна приостанавливается. Останавливаются и остальные. У воина явно дрожат от страха коленки. Ну что, он? – вопросительно смотрят распаренные офицеры на нее. Но она лукаво улыбается.
– Нет, не он, мне просто показалось. – И быстро идет дальше, уже никого не разглядывая. Что ей надо, она увидела. А остальное – не ваше дело. Офицеры с облегчением смотрят ей вслед. Кажется, обойдется без ЧП. Кина, то бишь скандала, не будет.
Алла и Сережа тоже смотрят, высунувшись в окно. Их плечи соприкасаются. Он искоса посматривает на нее. На плацу между тем происходит развод на занятия. Взвод лейтенанта Тягунова отправляется на полевые занятия в полном вооружении.
– Не знаю, сочувствовать ей или…
– …поздравлять, – хмыкнул Сережа. – Так и померла бы старой девой. Конечно, поздравлять.
– Все вы тут какие-то сдвинутые, – говорит она в сердцах. – Даже не по себе. Что смотришь?
– Вхожу в роль, – пожимает плечами Сережа. – А что, нельзя? Муж запрещает?
– Ему не до меня. Озабочен боевой и политической подготовкой. Ну он-то военная косточка. Это у него в крови. Вот что ты тут делаешь со своим голосом?
– Разве это голос? – махнул он рукой. – Ты послушала бы меня в столице. Я же в консерватории учился, рядом с тобой. А тут я свой голос сорвал на морозе…
– Да что ты говоришь? – изумляется она. – Ты – в консерватории? А сюда как попал?
Он опять машет рукой. Что тут вспоминать. И нехотя рассказывает:
– Влюбилась профессорская дочка. И забеременела с первого взгляда. А папаша мне «неуд» в зачетку. Выперли с первого же курса.
– Я могла там тебя видеть? – щурится она. – Что-то не припомню.
– Зато я тебя помню, – говорит он серьезно. – Ты смотрела поверх голов. Кого ты могла разглядеть? У тебя такие поклонники были. Катали тебя на фирменных тачках.
– Верно, были… – грустно соглашается она. – Где они сейчас?
– И как тебя угораздило? – спрашивает он.
Они смотрят друг другу в глаза.
– Мир тесен, – говорит она. – Как сюда попала? Влюбилась! Вот так внезапно, сильно, безоглядно. Такой мальчик – и такой мужественный, целеустремленный, хочет стать маршалом, не меньше. А я уши развесила. Вот ты говоришь про дочку профессора. Так вот мой Тягунов счел бы себя обязанным жениться. Чувство долга. Тебе этого не понять.
– Где нам… – машет он рукой. – А вот что никогда ему маршалом не быть, это видно сразу. Тут другие качества нужны.
– Он не карьерист, как ни странно, – вздыхает она. – Тут другое. Хочет, чтобы над ним было как можно меньше маразматиков. Вроде вашего «бати»…
– А что «батя»? – обиделся за начальство Горюнов. – Кому он мешает жить? Вот послужит твой Тягунов, тогда поймет: чем меньше над тобой маразматиков, тем больше под тобой идиотов. Вроде Холина. Поди узнай, что хуже.
Она с интересом смотрит на него. Он понимает этот взгляд по-своему. Приближается, смотрит не мигая. Она предупреждает:
– Только без этого… Сразу договоримся. Хорошо? Я понимаю, тебя тут избаловали здешние дамы. Но я привыкла, что балуют меня.