Отморозки
Шрифт:
– Казаки! За мной! Марш!
Уже подлетая к дороге, казаки опускали пики, и с разгона влетели в стройную колонну саксонских гусар. Те смешались, разлетаясь, точно брызги от камня, брошенного в лужу, последний эскадрон кинулся наутек, остальные приняли бой в самых невыгодных условиях. Казаки набрасывались на немцев с разных сторон, свистели шашки, и гремело страшное русское 'Ура!'
Два эскадрона, шедших передовыми, попытались оторваться от противника, уходя на позиции уланского полка. Четвертый Сибирский рванулся за ними.
Наконец лес раздался, и Анненков, привстав в стременах, увидел развалины какого-то строения, к которому ползли фигурки в фельдграу и странных касках с четырехугольными навершьями. Он не успел отдать команду, как справа от него раздалось:
– Шашки вон!
И на улан обрушилась казачья лава. Спешенные уланы не умели обороняться от всадников. Будь они верхами, они еще могли бы попробовать за себя постоять, но тут...
Кто-то пытался стрелять, кто-то выставлял бесполезный штык, кто-то хватался за саблю, а большинство ударилось в бессмысленное бегство, стремясь хоть на миг продлить свою жизнь...
4
Через сорок минут все было кончено. Остатки улан и гусар согнали в кучу, а навстречу Анненкову вышел Львов. Полковник Рябинин оглядел товарища и невольно усмехнулся:
– Что, друже: лавры Рэмбо спокойно спать не дают?
Львов-Маркин недоуменно моргнул, почесал нос, и лишь потом понял. Расхохотался, снял с плеча пулемет, и стянул с головы повязку, удерживавшую потные волосы.
– А я, честно говоря, думал, что больше похож на Шварца...
– На убийцу ты похож, - хмыкнул Анненков.
– Вон сколько накрошил, даже меня в дрожь кидает...
– Ну-ну... Трындить - не мешки ворочать. Тебя в дрожь только Хиросима бросить может. И то если с Нагасаки и Токио объединится...
– Ну-ну... Веселишься?
– Радуюсь, что жив остался.
Анненков-Рябинин удовлетворенно кивнул:
– Это - да...
– Слушай, я тут вспомнил, что ты должен вывести полк из окружения, - сказал Львов.
– И краем уха слыхал, что ваш полковник погиб в сабельной атаке...
Анненков снова кивнул:
– Я видел, как его застрелил какой-то офицер. Его тут же срубили, но поздно...
– А еще я слышал, что вроде как единственный есаул в полку, который уцелел. Так, нет?
– Так, а что толку? Командовать будет войсковой старшина Инютин, так что...
– А он где?
– быстро спросил Львов.
– Что-то я его не видел.
– Да вон там, - Анненков-Рябинин махнул рукой.
– Сидит наш герой, шевельнуться не может. Его дважды штыком достали.
– Ага, - задумчиво произнес Львов.
– Так я пойду, доложусь ему?
– Иди-иди, - есаул уже шагал к своей сотне.
– Как закончишь - подходи.
И он двинулся дальше, слегка удивляясь едва донесшимся тихим словам штабс-капитана: 'Ты даже не представляешь, как надо-то...'
Львов появился в расположении Анненковской сотни минут через двадцать пять-тридцать. Подошел к есаулу и весело спросил:
– Ну, и чего ты говорил про вашего подполковника? Подхожу я к нему, докладываюсь по форме, а он, бедолага, остыл уже...
Полковник Рябинин посмотрел на товарища, заглянул в его слишком честные глаза, а затем ухватил штабс-капитана за плечо:
– А пойдем-ка, поговорим...
– и потащил его за собой.
– Ты чего: рехнулся?
– спросил он, когда оба отошли метров на сто, и никто не мог их услышать.
– Ты нахрена это сделал?
– Что?
– Можешь кому другому баки забивать, а мне - не надо! Ты зачем Инютина актировал?!
– Я?!
– Наконечник от копья! Ты объясни внятно: на-хре-на?! А если бы кто-то увидел?
– Никто ничего не увидел, - усмехнулся Львов.
– Подумаешь, бином Ньютона: дурака, в котором и так душа еле держится, чуть-чуть подтолкнул.
– Ты в следующий раз подумай! Полезно, знаешь ли!..
– Да чего ты так кипятишься, полковник?! Ну, упокоил я какого-то Инютку, так ты ведь сам говорил...
– Нихрена я тебе не говорил! И больше такой самодеятельности не требуется!
– Да ладно тебе.
– Бл...! Офонарели в конец! Баха слушаете, Рембрандта обсуждаете, а потом режете всех вокруг! Я с вас чумею, дорогая редакция...
– Анненков-Рябинин покачал головой.
– Ну, и чем ты его приголубил?
– 'Вязальной спицей'. Вот, - и Львов-Маркин вытащил не то очень длинный стилет, не то очень короткую рапиру.
– Дай-ка взглянуть... Где ты это взял?
– Анненков с недоумением повертел оружие в руках и признался - Не видал такого. И что это такое?
– Прошу любить и жаловать: французский штык к винтовке 'Лебель', получивший у немцев прозвище 'вязальная спица'. У немца одного затрофеил...
– Штабс-капитан усмехнулся, - Он, видать, на Западном фронте эту игрушку притырил, а я - у него... Он тоньше нашего, плюс - рукоятка имеется. В семнадцатом с такими в окопы врывались...
Возвращая штык, Анненков невесело усмехнулся:
– Всегда опасался вашего брата, образованных да начитанных. Хрен поймешь, чего от вас ждать...
Львов рассмеялся.
– Ладно, раз ты такой образованный, излагай: чем это наступление кончится?
– Ну, Вильнюс потеряем, Минск - тоже... кажется...
– Та-а-ак...
– Анненков задумался.
– Сколько у тебя штыков?
– Перед боем было человек триста, сейчас, надо полагать, меньше...
– Замечательно. У меня перед боем было восемьсот тридцать два человека. Сейчас тоже меньше.