Отморозки
Шрифт:
– ...Вы готовы отвечать? Если 'да', кивните.
Очумевший от боли обер-лейтенант фон Раух судорожно кивнул.
– Карп, рот ему освободи, и будь наготове.
Унтер-офицер кивнул, а Львов снова перешел на немецкий:
– Если попробуете кричать в расчете на легкую смерть, предупреждаю заранее; легко уйти у вас не получится. Заткнем рот, кастрируем, ослепим, отрежем язык и остальные пальцы на руках и оставим. Всю жизнь будете жить во тьме и молча, мучаясь от собственного героизма. Это доступно?
Фон Раух снова кивнул.
– Тогда
– Н-но я не знаю... О боже!.. Я правда, правда, не знаю!!!
– Чапаев, отставить! Это я неправильно задал вопрос. Сколько гостей и хозяев в доме?
– Десять офицеров, четверо местных помещиков. Еще есть женщины...
– Это не интересно. По вашей оценке, количество слуг?
– Человек сорок, возможно больше...
– Кто офицеры? Имена, звания, должности?
– Генерал-майор Ципсер, начальник штаба тридцать восьмого корпуса. Майоры Лампрехт и Пургольд - офицеры Генерального штаба ...
– А что они тут делают? Инспекция?
Несмотря на боль в обрубке правого мизинца, фон Раух очень удивился.
– Они - из штабов. Лампрехт - из нашего, пятой гвардейской, Пургольд - из штаба корпуса. Они...
– Ладно, это не так важно. Кто еще?
– Гауптман Закс и обер-лейтенант Ребер, адъютанты штаба корпуса. Оберстлейтенант фон Фойербах - мой командир...
– Ваш, а еще чей? Ну?
– Четвертого гвардейского гренадерского полка.
– Так, дальше?
– Обер-лейтенант Шоппе и гауптман Кёстер - дежурные офицеры нашего штаба. И майор Крампе - дежурный офицер штаба корпуса. Все.
– Я умею считать до десяти. Кто десятый? Быстро!
– Я...
Львов хмыкнул и чуть заметно кивнул. Державший пленника унтер, зажал ему рот рукой и как учили, коротким рывком свернул шею.
– Вот что, мужики: нечего нам ждать. Аккуратно заходим в особняк, вяжем четверых офицеров, остальных - кончать. Штатских пока не трогать.
– Донесут, ваше благо... то есть, командир...
Львов усмехнулся:
– Ну, это - вряд ли... Пошли, обормоты, хрена ли расселись?
Полтора взвода почти бесшумно набежали на имение и просочились внутрь...
– ...Оставьте меня! Я желаю говорить, и я буду говорить!
– орал пьяный до невменяемости пан Туск.
– Только в союзе с Польшей, Европ-па... пшепрашем... Европа может остановить это русское варравст... враварст... вар-вар-ство! Кто пьян? Я? Я не пьян! Я вполне твердо стою на ногах и даже могу танцевать поло-о-о-онез... А я буду танцевать! Кто посмеет остановить ясновельможного шляхтича, а? Вот то-то, господа офицеры! Ще кайзер не сгинел! За что?!
Последняя реплика относилась к бравому майору Пургольду, который дал в ясновельможную морду за оскорбление его величества. Туск упал, и больше не вставал, но когда обеспокоенный Валевский нагнулся над ясновельможным паном, выяснилось, что он банально заснул. Несколько дюжих слуг утащили его отсыпаться, в благодарность за что пан Туск основательно обмочил своих носильщиков вместе со своими штанами.
– Уф!
– тяжело вздохнул старый Франц, когда пьяного унесли.
– Извините, господин генерал, но он не отпускает
– Ну что вы, что вы, дорогой мой, - Ципсер благосклонно улыбнулся и погладил по голове сидевшую рядом с ним Малгожату Туск.
– Вам совершенно незачем извиняться: все радости жизни обязательно сопряжены с какими-то неприятностями. Вот, например: война - это, безусловно неприятность, но если бы не война, я был бы лишен удовольствия познакомиться с вами и воспользоваться вашим гостеприимством. Такова судьба рода человеческого.
– Да, да, да. Война - ужасная неприятность - покивал головой Валевский.
– Но...
– Но ты, пшек, даже представить себе не можешь, насколько эта неприятность велика!
Малгожата Туск завизжала, Франц Валевский икнул, и лишь генерал-майор Ципсер сохранил молчание при появлении в зале нового гостя. Впрочем, Ципсер молчал только потому, что незваный гость сильно ударил его рукоятью кинжала чуть ниже уха и генерал свалился с кресла, точно куль с грязным бельем. Но молча...
– Оружие - на пол!
– рявкнул гость с погонами русского штабс-капитана.
– Руки вверх! Немцы - подходим по одному, сообщаем свое имя и звание. Остальные - на пол, мордами вниз и руки держим на виду. Кто дернется - стреляем без предупреждения. Выполнять!
Первый из немецких офицеров шагнул вперед с поднятыми руками. Его мгновенно обыскали крутя в разные стороны, точно портновский манекен, затем стремительно скрутили руки за спиной, стреножили ноги...
– Второй пошел!
– приказал Львов.
Та же процедура, занявшая не более минуты...
– Третий пошел!.. Четвертый пошел!.. Пятый...
На пятом вышла заминка: обер-лейтенант Ребер рванулся из рук охотников и попытался вырвать из кармана маленький 'Маузер ТР' . Но тут же грохнул выстрел, и Ребер распластался на полу с простреленной головой. Больше эксцессов не последовало, а майор Крампе даже предупредил, что у него в кармане лежит маленький браунинг.
Наконец последнего офицера скрутили, и короткую колонну немцев повлекли к выходу. Тут хозяин имения решился подать голос:
– Позвольте мне встать, господин штабс-капитан. И разрешите поздравить вас с блестяще проведенной операцией. Помню, во время маневров девяносто третьего года...
– Заткнись, пшек! Будешь говорить, когда тебя спросят! Аксенов! Ко мне, бегом!
К Львову подбежал невысокий, гибкий, словно плеть брюнет цыганистого вида.
– Слушаю, командир.
– Возьми с собой четверых и дуй в конюшню. Возьмешь пару коней получше и - летом к есаулу! Передашь, что имение взято, 'двести', 'триста' нет, пусть идет к нам. Повтори?
Аксенов повторил и уже готов был бежать, исполнять, но тут голос снова подал Валевский:
– Я бы настоятельно попросил, господин штабс-капитан, предупредить вашего солдата, чтобы он не смел трогать жеребцов английской скаковой породы. Они, знаете ли, стоят столько, что на них можно целую роту купить. Я ими очень доро... А-А-А!
Маркин окончательно победил Львова, сохранявшего еще какие-то понятия начала ХХ века, и с наслаждением врезал с оттяжкой сапогом по зубам лежавшего поляка.