Отморозки
Шрифт:
В очередной раз застряла телега с боеприпасами, намертво попав колесом между двух узловатых корней. Анненков, оказавшийся поблизости, не задумываясь соскочил с седла и присоединился к толкающим и тянущим бойцам.
– А ну-ка, ребята, пропусти командира!
– Он ухватился за спицы колеса, напрягся и отдал бессмысленную, но, как всем в Росси давно известно, волшебную команду, - Три-пятнадцать! Э-эх!
– Пошла, пошла!
– простонал жилистый казак, ухватившийся за тоже самое колесо.
– Давай, давай!
– прикрикнул сотник Карий, командовавший освобождением транспортного средства.
– Навались! А ну, еще давай!
–
– прошипел Анненков, у которого трещала спина.
– А ну, впрягайся, не стой столбом!
Но Карий не успел ни 'впрячься', ни даже осознать, что команда относится к нему. Тележное колесо выскочило из ловушки корней, телега рванулась вперед, и несколько человек упали, не сумев удержаться на ногах. Повело вперед и Бориса Владимировича, но он выровнялся и устоял. А через секунду уже выговаривал Карию:
– В другой раз, сотник, не стесняйтесь. Присоединяйтесь к своим казачкам. Дело-то общее.
– Но, господин есаул, - опешил Карий, - как же так? Офицер все же.
– Вам не стыдно вместе с рядовыми казаками в атаку ходить?
– смерил его Анненков холодным взглядом.
– Тогда в чем же дело? И то - работа, и это - работа. Причем, по большому счету - одинаково направленная на оборону Родины. И что же вас смущает?
Сотник задумался, а потом кинул руку к фуражке:
– Виноват, господин есаул. Не додумался. Больше не повторится.
– Очень надеюсь, - с этими словами Анненков снова вскочил в седло и двинулся дальше вдоль длинной походной колонны.
– О как!
– толкнул плечом шедшего рядом солдата казак.
– Учись, махра: у нас и есаул вместе со всеми горбатится! Добер! И справедлив!
– Добер, - согласно кивнул пехотинец, и поправил на плече ремень винтовки.
– Почти как наш штабс-капитан, Глеб Константиныч, храни его Пресвятая Богородица. Он тоже с нами и окопы рыл, и мешки, када провиянт забирали, таскамши. Никакой солдатской работы не бегат, все с нами, все как и мы...
Казак помолчал, прикидывая: не стоит ли обидеться и доказать 'пяхоте', что один их есаул Анненков стоит десятка таких штабсов, как Львов, но потом раздумал. Он хлопнул пехотинца по плечу:
– Ну, так! Даром что ли, они - не разлей вода?! Дружки первеющие. Стал быть, едины думы имеют.
На другое утро отряд Анненкова вышел почти к самой Гоже. Как и сообщали пленные офицеры немецких штабов, никаких войск там не было. Собственно говоря, жителя Гожа даже и не поняли, что через них прокатился фронт. Знать-то они это знали, а вот ощутить на своей шкуре так и не ощутили. Посланные на разведку охотники вернулись без пленных, но зато привели местного эконома. Он охотно рассказал, что немцы прекратили обстрел Гожи и ее окрестностей уже месяца полтора как, и только по этому признаку жители поняли - немцы ушли вперед. Потому что русские войска отступили примерно дней за пять до окончания обстрелов.
Эконом оказался словоохотливым, хитроватым белорусом, который вроде и рассказывал все, что знает, но вместе с тем опасается: как бы из этой откровенности не вышло чего плохого и для него, и для села. Он с жаром убеждал 'господ воинских начальников', что в Гоже ни провианта, ни фуража в достатке нет, и очень советовал идти на близлежащий Липск, а то и еще вернее - на Шиплишки, уверяя, что там 'богато немаков, и зброи, и припасов яких разных, бо господа офицеры будут премного довольны'.
– Ну, и что с таким хитрованом делать?
– спросил, смеясь, Анненков.
– Предлагай, ты ж у нас образованный.
– Шлепнуть его, чтобы про нас не растрепал, - предложил образованный Львов.
– Какое-то у тебя образование однобокое... Хотя, вообще-то...
– Анненков задумался,
– Валяй, только без шума.
...Когда, получив доклад от подпоручика Полубоярова, Львов подъехал к Анненкову, тот только вопросительно взглянул на него. Вместо ответа, штабс-капитан также молча провел ладонью по горлу. Есаул кивнул, и развернул карту:
– Так, значит, Сувалки обойдем все же с востока. На Шиплишки нам придется миновать Вейсее, Лодзее, и пересечь железную дорогу от Августова на Вильну. Вперед, разведка: на тебе - разработка маршрута.
На шестой день пути передовые дозоры 'сводной бригады имени Дениса Давыдова' донесли, что впереди - окраины Шиплишек. Сутки восемь офицеров, включая самого Анненкова-Рябинина вели тщательную рекогносцировку местности, определяя количество немецких солдат, расположение постов, точки возможного сопротивления.
Анненков поднял бинокль и вгляделся в темноту. Где-то там сейчас подъесаул Черняк, подчиненный на сегодня Львову и сам дружок-иновремененц разбираются с караулами. Ага, вот и фонарик мигнул. Зелененьким, значит у Львова - чисто. Осталось только Черняка дождаться. Ну вот и он... ТВОЮ МАТЬ!!!
Почти одновременно с миганием красного огонька, темнота взорвалась заполошной стрельбой. Кто опростоволосился - Львов или Черняк, Анненкова не интересовало, теперь нужно только как можно быстрее задавить сопротивление в зародыше, иначе... Думать о том, что будет 'иначе' совершенно не хотелось, и есаул взмахнул рукой, одновременно посылая своего Бокала вперед. За ним, засвистев и завизжав, покатилась казачья лава.
Всадники влетели в город и понеслись по грязным улочкам Шиплишек. Прямо под копыта коня выскочил какой-то немец без мундира с винтовкой наперевес. Рябинин никогда не занимался фехтованием, поэтому он полностью отдался во власть рефлексов есаула Анненкова. И Борис Владимирович не подкачал. Удар шашкой развалил незадачливого фрица только что не напополам. Тут же появился второй. Анненков перегнулся, свесился с седла и ткнул немца острием клинка. Шашка пробила противника насквозь, Борис Владимирович вырвал ее из тела, крутанул кистью, стряхивая с клинка кровь и погнал коня дальше.
Сзади орали и свистели его казаки, взблескивали в неверном лунном свете клинки, качались пики. Полковник Рябинин вдруг понял, что никакие занятия, никакая подготовка, никакое обучение не могли, не могут и никогда не смогут вытравить из степных бойцов этой страсти к отчаянным конным атакам, когда ветер в лицо, бесится и визжит конь, свистят клинки и воют от ужаса враги...
Немцы были всего лишь люди, обычные люди, и они не выдержали этого кошмара. То тут, то там из домов выбегали солдаты и, очертя голову, бросались наутек. Стрельба стихла: должно быть охотники и пехотинцы решили сэкономить патроны и обойтись ножами и штыками. Анненков срубил какого-то солдата, который пытался перелезть через забор и уйти огородами, и тут же ему попался на глаза улепетывающий человек в нижнем белье, на голове которого совершенно нелепо смотрелась кое-как нахлобученная офицерская фуражка. Шашка уже взлетела вверх, но тут Анненков-Рябинин спохватился: такого бобра надо брать живьем.