Отморозки
Шрифт:
– Ты, мразота, своих кляч ценишь больше, чем жизнь русского солдата? А ты не забыл, сволочь, что твоя родина воюет, и каждый воин - твой защитник? Забыл. А я тебе сейчас напомню.
Он коротко, без замаха ударил ногой. Теперь в бок...
– ...Глеб Константиныч, ваше благородие, командир, да оставьте вы его!
– Чапаев висел на плечах Львова, а фельдфебель Варенец и старший унтер-офицер Доинзон старались загородить собой воющее окровавленное тело, еще так недавно бывшее блестящим паном Валевским. Но все никак не удавалось, и тогда Василий применил средство отчаяния: отпустив Львова, он схватил со стола непочатую
– Фу, дурень, - заморгал тот.
– Это ж пить надо, а ты - поливать. Что я тебе - шлюха дорогая, что ты меня в шампанском решил искупать? Так все равно: ты - не в моем вкусе!
Солдаты радостно засмеялись: командир пришел в себя. Но к их радости примешивалась тревога. Нет, за их штабс-капитаном и раньше водились такие приступы ярости, но то - в бою, а тут... Вроде, как и без причины...
– Глеб Константинович, - рискнул наконец Доинзон.
– А за что вы его так? Ну, кроме того, что он с немцами снюхался?
– Лейба, а ты всерьез не понимаешь?
– помолчав, спросил Львов.
Тот растерянно развел руками.
– М-да... Хорошенькая у нас жизнь в государстве Российском, если народ привык скотом жить - вздохнул штабс-капитан.
– Нам нужно известить есаула и как можно быстрее, так?
– Да...
– Кроме того, если Аксенов напорется на немцев, ему еще и ускакать нужно тоже побыстрее, верно?
– Да...
– А эта гнида готова рисковать жизнью и Аксенова, и всех нас лишь бы его обожаемым жеребцам английской породы ничего не сделалось. Так что он нас всех: и тебя, и меня, и Варенца, и Чапая - всех, дешевле трех каких-то коняг оценил. За карман свой дрожит. Только при этом своей жизнью он за них рисковать не хочет, наши норовит под пули подставить. Понял?
Унтер кивнул и отошел в сторону. А Львов велел найти управляющего и сел в кресло, тяжело переводя дух. Ныла раненая рука, а внутри все просто клокотало от ярости. При таком отношении к людям оставалось только удивляться: как хоть кто-то из дворянства пережил Революцию и Гражданскую? Да резать их под корень, как бешеных собак!
Успокаивался он медленно. Уже его охотники угостились с барского стола, честно выполняя его единственный наказ 'Не напиваться!', уже вывели из залы захваченных поляков, уже начали даже грузить припасы, и было слышно к в ночном дворе перекрикиваются мобилизованные слуги, а он все сидел и думал. Нет, он и раньше знал, что 'вальсы Шуберта и хруст французской булки' доставались, в самом лучшем случае пяти процентам населения России. Знал и о том, что остальные девяносто пять процентов жили весьма скверно. Но вот НАСКОЛЬКО скверно, и даже не материальном, а в моральном смысле - этого он себе представить не мог. Конечно, то, что каждые три года в России - голод, от которого вымирали чуть ли не целыми уездами, он знал. Однако, когда умирают незнакомые люди, пусть и тысячами - вроде не так и страшно. Статистика, конечно, печальная, но что поделать? А вот теперь он увидел, что вело к этому кошмару. Его солдаты, которых только в армии и приучили есть мясо не только раз в месяц, которые с огромным трудом восприняли его требование перестать каждый раз обращаться к нему 'ваше благородие', оказывается так и не могут понять такой простой истины, что они - люди! Тоже люди, как, например, семейство Романовых, или всякие там Юсуповы или Ширинские-Шихматовы ! Господи! Да как же ты допустил такое, над своими-то детьми?!
Тут его мысли перескочили на другой вопрос: что делать с поляками? По-хорошему надо бы всех зачистить, но... Жалко же, черт возьми совсем! Это ж прямо какой-то массовый расстрел получится...
– ...Нет, я пройду!
Резкий голос молодой женщины вывел его из раздумий. Перед ним стояла настоящая фурия в бальном платье, со сложной, замысловатой прической, в которой сияла огнями бриллиантовая диадема.
– Я хочу вам сказать, милостивый государь, что вы - негодяй. Впрочем, что ожидать от москаля! Но можете быть уверены: я сообщу обо всем, что здесь происходило! И весь мир узнает о том, что вы - негодяй и разбойник!
– Правда?
– заинтересованно спросил Львов, оглядывая собеседницу с ног до головы.
– Правда! И не смотрите на меня так: я вас не боюсь! Я никогда не боялась москалей, и сейчас я готова признать правоту пана Туска, хоть он и не слишком умен: вас и вашу Россию надо давить, точно клопов! Вы недостойны жить на этой земле, убийца! Насильник!
– Насчет 'насильника', идея, возможно, была бы и неплоха, - хмыкнул Львов, задержав взгляд на бурно вздымавшейся груди разгневанной девушки, - если бы не одно: тигры, мадмуазель, объедками не питаются. Так что вынужден вас разочаровать: вам ничего не грозит.
Пани Валевская сперва даже не поняла, что сказал ей этот русский убийца, но потом разразилась площадной бранью такого пошиба, что штабс-капитан все с той же улыбкой произнес: 'Именно это я и имел ввиду...'
Валевская сыпала угрозами, клялась пустить по следу русского отряда всю немецкую армию, чем вызвала короткий смешок Львова, кричала, что любой честный человек обязан положить все силы на борьбу с русскими азиатами...
Несколько солдат остававшихся в гостиной уже тихонько спорили между собой: как и куда ударит эту бешеную девку их командир, понимая, что он не просто зол, он - в ярости.
– А знаете, - улыбнулся вдруг Львов, прерывая гневный монолог минут через пять.
– Большое вам спасибо. Серьезно, вы мне очень помогли. Не знаю вашего имени, да и не имею особого желания его узнавать, но спасибо...
– И чем же это я вам помогла, негодяй?
– гордо подбоченилась Юстыся Валевская.
– А сейчас узнаете...
– Он обернулся и крикнул, - Чапаев!
– Слушаю, командир!
– Выводи-ка всю эту шляхетскую сволочь во двор. Возьми пулемет, и... Смотри там, чтоб никто не ушел.
– Слушаюсь!
– Чапаев ухватил пани Валевскую за плечо, - Пошла, сучка!..
– Что?!
– Юстыся побледнела.
– Что? Вы не смеете...
– Смею, - снова улыбнулся Львов.
– И очень вам благодарен, потому что именно вы убедили меня в правильности моего решения. Василий убери ее с глаз моих, а не то меня сейчас стошнит.
Основной отряд, получив известие о захвате имения Валишевских уже подходил к поместью, когда в ночи загремели пулеметные очереди. Аннеков немедленно остановил движение и с укоризной обратился к гонцу от Львова:
– Что же ты, братишка, докладывал, что все нормально, а там - стрельба?..
– Тут он прислушался и махнул рукой, - Продолжать движение! Извини, ефрейтор, это я погорячился. Один пулемет всего работает...
– Господин есаул, - осторожно сказал Аксенов.
– Вы, верно, в темноте не доглядели - не ефулейтор я. Рядовой.
– Это ты - темнота, - усмехнулся есаул, - если простых вещей не понимаешь. Раз командир сказал - ефрейтор, значит - ефрейтор...
Охотники еще утаскивали со двора тела расстрелянных, когда к ним подъехал Анненков.