Отморозок Чан 2: Гелион
Шрифт:
За забором оказался… Снова лес.
Сама идея отгородить одну часть леса от другой казалась мне вполне здравой: как я уже говорил, в лесу едва ли можно найти дохуя интересных занятий, так почему бы не отвлечься от нахуй никому не нужной покраски деревьев и не захуярить бессмысленный забор?
Хотя, может, кто-то жадный хотел, чтобы вот этот здоровенный кусок леса был только его и только он мог собирать тут грибы? Собственно, на мотивацию строителей забора мне внезапно оказалось совершенно похуй, так что я, поправив рюкзак, пошёл дальше.
Идти пришлось недолго: вскоре я, вот уже в третий раз за день, вышел из ебучего леса. Отличие этого выхода от других было лишь одно: в этот раз я действительно охуел от увиденного.
Белые стены. Такие же, как и в моём родном городе. Высокие, – не ниже любых деревьев в лесу, – кольцом окружали, скрыв от посторонних глаз, площадь не меньше той, что занимал предыдущий посёлок с тридцатью двухэтажными домами. Стены белоснежные, гладкие, словно светящиеся, хотя солнце уже скрылось за деревьями, и его лучи точно не попадали на них. Вокруг стен стояли дома. Много домов. Деревянные, кирпичные, хуй знает ещё какие, но в основном небольшие, одноэтажные. Выкрашенные заборы, аккуратные грядки, почищенные дорожки – всё указывало на то, что этот посёлок жилой. Вот только никаких людей я тут не видел.
Пока шёл к домам и пока заглядывал в окна, не находя внутри никого живого или мёртвого, поразмышлял над ситуацией.
Теперь понятно для кого козломордые притащили еду: для этих вот деревенщин, которые куда-то съебались. Хотя почему "куда-то"? Вариант тут, собственно, только один: за белые стены они съебались. Но зачем? Может, на ночёвку? Видимо, забор этот не просто так тут стоял: местные кого-то боялись. Кого-то, кто не умел пользоваться дверьми – хуй знает, как ещё объяснить отсутствие засова на калитке. Деревянный забор защищал их днём, а белые стены – ночью. Получается, что те трупы и скелеты, которые я видел— всё это боевые потери. Сука, видать там нехуёвая какая-то заварушка происходила… Хотя блять, я не видел на покойниках следов ранений, а в "нехуёвых заварушках" их всегда хватает…
Короче, теперь понятно, куда я шёл: вот к этим вот белым стенам. И теперь есть только одна не очень хорошая новость: я в душе не ебу, как за эти ёбаные стены попасть.
Следующий час я потратил на то, чтобы несколько раз обойти стены по кругу в поисках двери или люка, или домофона, или любой хуйни, которая позволит мне попасть внутрь. Я достаточно знал о подобных хуёвинах, – ведь у меня в городе была такая же поебота, – и помнил, что их нет смысла пытаться распилить, прострелить, взорвать и даже перелезть сверху. В последнем случае воздух будет накаляться, пока ты не вспыхнешь, как ёбаная свечка. Да и пролетая сверху, говорят, видишь только ёбаную дымку, не позволяющую увидеть, что там внутри творится, а попытки что-то туда сбросить, заканчиваются превращением в пыль того, что туда сбрасывали. Короче, эта хуятина была защищена от любого проникновения.
В общем, придётся, походу, ждать утра, и, когда местные начнут каким-то неведомым пока мне способом выходить из-за стен, чтобы полоть ебучие сорняки на своих ебучих грядках, проникнуть внутрь.
Приметил скамейку у ближайшего дома и решил посидеть немного – устал чёт… Потом поищу есть ли тут дрова, а главное спички, и разведу костёр, чтобы не мёрзнуть снова всю ночь. И двери ещё к хуям замурую с окнами, чтобы никто не подкрался, пока сплю, и не трахнул.
Присел, вздохнул, увидел какую-то табличку на длинном шесте, воткнутую неподалеку от меня в землю. Она была отвёрнута от меня, так что я не знал, что на ней написано и написано ли вообще что-либо. Протянул к ней руку. Далековато. Хуй с ней.
Посидел ещё.
Любопытство нарастало, но его было ещё недостаточно, чтобы заставить себя встать.
Наконец, минут через пять, я, человек по натуре любознательный, сдался. Встал, подошёл, развернул.
"В благодарность Лучшим, которые никогда не вернутся, но не будут забыты теми из нас, кто был вынужден остаться, чтобы защитить их. И пусть вашим домам суждено пустовать, но пока мы живы – они будут стоять. Мы живём ради вас и всегда будем это помнить."
Ну пиздец… Нагнали, блять, тумана.
Теперь нихуя не ясно, есть ли теперь смысл ждать кого-то утром, понятно только, что эти дома – какие-то ебучие экспонаты, и очень вряд ли внутри есть ёбаные спички, что в свою очередь значит, что мне снова придётся мёрзнуть всю ночь. Сука, блять, ебучая....
Погоди-ка… А ведь капитан открывал проходы в стенах в лёгкую, просто кладя на них ладонь. Чем я хуже? Он, конечно, говорил, что они не откроются, если хуй пойми кто их тронет, и что только те, в ком течёт кровь Лучших, могут лапать стены эти ебучие и открывать проходы, но он говорил, и что не пидор, так что вполне мог напиздеть и по поводу стен. Во всяком случае там, в поле, люк от моего прикосновения открылся. Может я не "хуй пойми кто"?
Подошёл к стене и смело положил на неё ладонь.
Нихуя…
– Да ёб вашу ж мать… – начал было недовольно ругаться я, но в следующий миг из стены вылезла белая рука и крепко схватила меня за предплечье. Не успел я охуеть от произошедшего, как ещё одна рука схватила меня за второе.
– Пора вспомнить, Чан, – сообщило белоснежное ебало, выплывшее из стены прямо перед моей узкоглазой рожей.
Белоснежный хуй потащил меня в стену, я нырнул в неё, словно в густую холодную сметану. Глубокий вдох, ледяная тягучая жидкость заполнила лёгкие, перед глазами стояла белизна.
"Хорошо, что не голубизна" – подумал я и потерял сознание…
Глава А1. Шестое чувство
Дверь за нами резко закрылась. Включилась сирена: тревожные протяжные гудки с интервалом в несколько секунд. Освещение истерично запульсировало красным.
– Что это, блядь? Сигналка сработала? – я поднял оружие, приготовившись к… Хуй знает к чему приготовившись, но точно к чему-то хуёвому, потому что такая блядская светомузыка нихуя не появляется по какому-то пиздатому поводу.
– Скорее всего… – согласился капитан. Он хотел было сказать ещё что-то, но осёкся.
Сначала я хотел въебать ему прикладом, чтобы он больше не осекался от нехуй делать в подобные напряжённые моменты, но потом услышал где-то вдалеке голос и понял, что причина осечься у капитана была. Прощён, хули.
Голос нечеловеческий. Точнее, человеческий, но… Короче, словно запись из множества голосов разной громкости, где от каждого голоса взяли одно слово, а затем склеили все вместе.
– Четыре, восемь, шестнадцать. Тридцать два, сорок, пятьдесят, сорок шесть, восемнадцать, девяносто, тридцать восемь, четырнадцать…