О, миг! Это камень проснулсяИ мира пустого коснулся,И каменным стал этот мир.Всё сущее камень сломил.Дороги назад оглянулись,Все стороны света замкнулись,И молния в камень ушла…И камню открылась душа.1972
Водолей
Итак, я еду в сторону Кавказа,На прочее давно махнул рукой.Сулит душе утраченный покойСвободное течение рассказа.Я еду мимо пашен, мимо рек.В окне земля российская мелькает,Обочь несётся, дальше проплывает,А далее стоит из века в век.Что там стоит?.. Не храм ли Покрова?Аль разъярённый силуэт Петра?Рождённый в феврале, под ВодолеемВ самодовольный аварийный век,Я вырос с инфантильным поколеньем,Издёрганный и точный человек.Надежды запах стал несносно горек,И очерствел воспоминаний хлеб.Я позабыл провинциальный город,Где улицы выходят прямо в степь.Был город детства моего – дыра,Дыра зелёная и голубая.И девушка была, как мир стара,Сияла, лёгкая и золотая.На карусель мы сели, на скамьюЛетучую и голубую.Но закружило голову мою,И я забыл зелёную своюИ первую и дорогую.«В Москву! – кричал. – Немедленно в Москву!»Зачем же из неё в тоске бегу я?От проводницы принимая чай,Наверно, я забылся невзначай.Душа моя повита дымкой скуки,А проводницы голос серебрист.Она смеётся: – Уберите руки!Вы всё равно не женитесь, артист. —Оставим эти штуки в стороне,И я считаю это невозможным.Гражданка, в одиночестве дорожномНе думайте так плохо обо мне.Я вспомнил золотое.Нелюдимо,Локтём о шаткий столик опершись,Я чай приму, я брошу сахар мимо,Я размешаю чайной ложкой жизнь.Проеду мимо пашен, мимо рек,В окне земля российская мелькает,Обочь несётся, дальше проплывает,А далее стоит из века в век.Я вспомню голубое.Стык за стыкомНесутся вспять былые времена.Там, в городе, есть улица одна.Тончайшей ложкой со стеклянным стукомЯ постучусь…Откроет дверь – она!Я понимаю, как её встревожит.– Вы помните, двенадцать лет назадЯ вас любил, любовь еще, быть может…– Ах, это вы? Садитесь, Александр! —Но в хитрый разговор совсем некстатиВорвались дребезжащие болтыИ голос: «Остановка!»На закатеГорят верхи деревьев и мечты.Вокзал качнулся, замерли деревья,И в воздухе переломилось время.Я вышел с чайной ложкой на перрон.О, город детства, это он ли? Он!Что с поездом? «Задержится немного».Успею!..О, забытая дорога!Мне стыдно потому, что всё прошло.Вот этот дом. Знакомое окошко.Я постучал, как дьявол, чайной ложкойВ холодное горящее стекло.В окне мелькнуло женское лицо,Открылась дверь бесшумно на крыльцо.Смеркалось. Вышла женщина из света.Я молвил у ступеньки на краю:– Не узнаёшь великого поэта? —Она произнесла: – Не узнаю. —Стояли и смотрели друг на друга.Ужели это ты, моя подруга?Куда девались тонкие черты,Полёт, и блеск, и девичьи замашки?На сарафане гнутые цветы…О, полнота! О, гнутые ромашки!– …Муж летчик был. Характер своенравный.Мы оба были слишком равноправны,Он надоел мне, бедный. Он ушёл… —Она закуску принесла на стол.– А как живешь теперь?– На алименты. —Вы слышите, друзья-интеллигенты?– Я вспомнила! – воскликнула она. —Тихоня, ты любил меня… О, боже!Как я смеялась в девочках!.. Постой же!Куда? Уж поздно… —Да! И ночь темна.И в прошлом ничего-то не найти,А поезд мой давно уже в пути.И площадь привокзальная пуста.И скука ожидальная остра.Но вот машина. Морда между деломЗевает. На борту во всю длинуНамараны скрипучим школьным меломДва слова:«Перегоним Сатану!»Вот кстати!.. Грузовик остервенелоПонесся. Я нагнал остывший чайНа следующей станции. Прощай,Острoта ада!..И душа запелаО свежести, утраченной давно…За прошлогодним снегом еду в горы.– Чуть было не отстал!– А поезд скорый, —Сказал сосед, – отстать немудрено.1970, 1972
Отец космонавта
Вы не стойте над ним, вы не стойте над ним, ради Бога!Вы оставьте его с недопитым стаканом своим.Он допьёт и уйдёт, топнет оземь: – Ты кто?– Я дорога,Тут монголы промчались — никто не вернулся живым.– О, не надо, – он скажет, – не надо о старой печали!Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.Не его ли шаги на тебе эту пыль разметали?– Он пошёл поперёк, ничего я не знаю о нём.На родном пепелище, где угли ещё не остыли,Образ вдовьей печали возникнет как тень перед ним.– Я ходил на дорогу, – он скажет, — а в доме гостили…– Ни французы, ни немцы — никто не вернулся живым.– О, не надо, – он скажет, – не надо.Есть плата дороже.Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.Ты делила с ним стол и ночей сокровенное ложе…– Он пошел поперёк, ничего я не знаю о нём.Где же сына искать, ты ответь ему, Спасская башня!О медлительный звон!О торжественно-дивный язык!На великой Руси были, были сыны бесшабашней,Были, были отцы безутешней, чем этот старик.Этот скорбный старик не к стене ли Кремля обратился,Где начертано имя пропавшего сына огнём:– Ты скажи, неужели он в этих стенах заблудился?– Он пошёл поперёк, ничего я не знаю о нём.Где же сына искать, где искать, ты ответь ему, небо!Провались, но ответь, но ответь ему, свод голубой, —И звезда, под которой мы страждем любови и хлеба,Да, звезда, под которой проходит и смерть и любовь!– О, не надо, – он скажет, — не надо о смерти постылой!Что ты знаешь о сыне, скажи мне о сыне родном.Ты светила ему, ты ему с колыбели светила…– Он прошёл сквозь меня, ничего я не знаю о нём.1972
Баллада об ушедшем
Среди стен бесконечной страныЗаблудились четыре стены.А среди четырёх заблудилсяТот, который ушедшим родился.Он лежал и глядел на обои,Вспоминая лицо дорогое.И потёки минувших дождейНа стене превратились в людей.Человек в человеке толпится,За стеною стена шевелится.– Дорогое лицо, отпусти!Дай познать роковые пути.Невозможные стены и далиНе такой головой пробивали… —Так сказал и во тьме растворилсяТот, который ушедшим родился.Он пошёл по глухим пропастям,Только стены бегут по пятам,Только ветер свистит сумасшедший:– Не споткнись о песчинку, ушедший!1973
«Надоело качаться листку…»
Надоело качаться листкуНад бегущей водою.Полетел и развеял тоску…Что же будет со мною?То ещё золотой промелькнёт,То ещё золотая.И спросил я: – Куда вас несёт?– До последнего края.
1973
«Ночь уходит. Равнина пуста…»
Ночь уходит. Равнина пустаОт заветной звезды до куста.Рассекает пустыни и высиСеребристая трещина мысли.В зёрнах камня, в слоистой слюдеЯ иду, как пешком по воде.А наружного дерева сводТо зелёным, то белым плывёт.Как в луче распылённого света,В человеке роится планета.И ему в бесконечной судьбеПуть открыт в никуда и к себе.
1974
«Ты чужие слова повторяла…»
Ты чужие слова повторяла,И носила чужое кольцо,И чужими огнями мигала,И глядела в чужое лицо.Я пришёл – и моими глазамиТы на землю посмотришь теперь,И заплачешь моими слезами,И пощады не будет тебе.
1973
Гимнастёрка
Солдат оставил тишинеЖену и малого ребёнкаИ отличился на войне…Как известила похоронка.Зачем напрасные словаИ утешение пустое?Она вдова, она вдова…Отдайте женщине земное!И командиры на войнеТакие письма получали:«Хоть что-нибудь верните мне…»И гимнастёрку ей прислали.Она вдыхала дым живой,К угрюмым складкам прижималась,Она опять была женой.Как часто это повторялось!Годами снился этот дым,Она дышала этим дымом —И ядовитым, и родным,Уже почти неуловимым.…Хозяйка новая вошла.Пока старуха вспоминала,Углы от пыли обмелаИ – гимнастёрку постирала.
1974
Четыреста
Четыре года моросил,Слезил окно свинец.И сын у матери спросил:– Скажи, где мой отец?– Пойди на запад и восток,Увидишь, дуб стоит.Спроси осиновый листок,Что на дубу дрожит.И сын на запад и востокПослушно пошагал.Спросил осиновый листок,Что на дубу дрожал.Но тот осиновый листокСильней затрепетал.– Твой путь далёк, твой путь далёк, —Чуть слышно прошептал.– Иди куда глаза глядят,Куда несёт порыв.– Мои глаза давно летятНа Керченский пролив.И подхватил его порывДо керченских огней.Упала тень через пролив,И он пошёл по ней.Но прежде чем на синевуОпасную шагнуть,Спросил народную молву:– Скажи, далёк ли путь?– Ты слишком юн, а я стара,Господь тебя спаси.В Крыму стоит Сапун-гора,Ты у неё спроси.Весна ночной миндаль зажгла,Суля душе звезду,Девице – страсть и зеркала,А юноше – судьбу.Полна долина под горойСлезами и костьми.Полна долина под горойЦветами и детьми.Сбирают в чашечках свинецРои гремучих пчёл.И крикнул сын: – Где мой отец?Я зреть его пришёл.Гора промолвила в ответ,От старости кряхтя:– На полчаса и тридцать летТы опоздал, дитя.Махни направо рукавом,Коли таишь печаль.Махни налево рукавом,Коли себя не жаль.По праву сторону махнулОн белым рукавом.Из вышины огонь дохнулИ грянул белый гром.По леву сторону махнулОн чёрным рукавом.Из глубины огонь дохнулИ грянул чёрный гром.И опоясалась гораНогтями – семь цепей.Дохнуло хриплое «ура»,Как огнь из-под ногтей.За первой цепью смерть идёт,И за второю – смерть,За третьей цепью смерть идёт,И за четвертой – смерть.За пятой цепью смерть идёт,И за шестою – смерть,А за седьмой – отец идёт,Сожжён огнём на треть.Гора бугрится через лик,Глаза слезит свинец.Из-под ногтей дымится крик:– Я здесь, я здесь, отец!Гора промолвила в ответ,От старости свистя:– За полчаса и тридцать летТы был не здесь, дитя.Через военное кольцоПовозка слёз прошла,Но потеряла колесоУ крымского села.Во мгле четыреста солдатЛежат – лицо в лицо.И где-то тридцать лет подрядБлуждает колесо.В одной зажатые горстиЛежат – ничто и всё.Объяла вечность их пути,Как спицы колесо.Не дуб ли нa поле сронилЛисток свой золотой,Сын буйну голову склонилНад памятной плитой.На эту общую плитуСошёл беззвёздный день,На эту общую плитуСыновья пала тень.И сын простёр косую длань,Подобную лучу.И сын сказал отцу: – Восстань!Я зреть тебя хочу…Остановились на летуХребты и облака.И с шумом сдвинула плитуОтцовская рука.Но сын не слышал ничего,Стоял как в сумрак день.Отец нащупал тень его —Отяжелела тень.В земле раздался гул и стукСудеб, которых нет.За тень схватились сотни рукИ выползли на свет.А тот, кто был без рук и ног,Зубами впился в тень.Повеял вечный холодокНа синий божий день.Шатало сына взад-вперёд,Он тень свою волок.– Далёк ли путь? – пытал народ.Он отвечал: – Далёк.Он вёл четыреста солдатДо милого крыльца.Он вёл четыреста солдатИ среди них отца.– Ты с чем пришёл? – спросила мать.А он ей говорит:– Иди хозяина встречать,Он под окном стоит.И встала верная женаУ тени на краю.– Кто там? – промолвила она. —Темно. Не узнаю…– Кто там? – твердит доныне мать,А сын ей говорит:– Иди хозяина встречать,Он под окном стоит…– Россия-мать, Россия-мать, —Доныне сын твердит, —Иди хозяина встречать,Он под окном стоит.
1974
Завещание
1
Мне помнится, в послевоенный годЯ нищего увидел у ворот —В пустую шапку падал только снег,А он его вытряхивал обратноИ говорил при этом непонятно.Вот так и я, как этот человек:Что мне давалось, тем и был богат.Не завещаю – отдаю назад.
2
Объятья возвращаю океанам,Любовь – морской волне или туманам,Надежды – горизонту и слепцам,Свою свободу – четырём стенам,А ложь свою я возвращаю миру.В тени от облака мне выройте могилу.Кровь возвращаю женщинам и нивам,Рассеянную грусть – плакучим ивам,Терпение – неравному в борьбе,Свою жену я отдаю судьбе,А свои планы возвращаю миру.В тени от облака мне выройте могилу.Лень отдаю искусству и равнине,Пыль от подошв – живущим на чужбине,Дырявые карманы – звёздной тьме,А совесть – полотенцу и тюрьме.Да возымеет сказанное силуВ тени от облака…
1974
Золотая гора
Не мята пахла под горойИ не роса легла,Приснился родине герой.Душа его спала.Когда душа в семнадцать летПроснулась на заре,То принесла ему изветО золотой горе:– На той горе небесный домИ мастера живут.Они пируют за столом,Они тебя зовут.Давно он этого желал —И кинулся, как зверь.– Иду! – он весело сказал.– Куда? – спросила дверь. —Не оставляй очаг и стол.Не уходи отсель,Куда незримо ты вошел,Не открывая дверь.За мною скорбь, любовь и смерть,И мира не обнять.Не воздыми руки на дверь,Не оттолкни, как мать.– Иду! – сказал он вопрекиИ к выходу шагнул.Не поднял он своей руки,Ногою оттолкнул.Косым лучом насквозь прошелПростор и пустоту.В тени от облака нашелТяжелую плиту.Холодный мох с плиты соскреб,С морщин седых стихов:«Направо смерть, налево скорбь,А супротив любовь».– Хочу! – он слово обронил. —Посильное поднять,Тремя путями этот мирРассечь или обнять.Стопа направо повела,И шёл он триста дней.Река забвения легла,Он вдоль пошёл по ней.Река без тени и следа,Без брода и мостов —Не отражала никогдаНебес и облаков.И червяка он повстречалИ наступил ногой.– Куда ползёшь? – Тот отвечал:– Я червь могильный твой.На счастье взял он червякаИ пронизал крючком.Закинул. Мертвая рекаУдарила ключом.И леса взвизгнула в ответОт тяги непростой.Но он извлёк на этот свет,Увы, крючок пустой.Не Сатана сорвал ли злость?В руке крючок стальнойЗашевелился и поползИ скрылся под землей.Он у реки хотел спросить,Кого он встретит впредь.Но та успела позабытьИ жизнь его, и смерть.Он вспять пошёл и мох соскребС морщин седых стиховИ прочитал: «Налево скорбь,А супротив любовь».Стопа налево повела,И шел шестьсот он дней.Долина скорби пролегла,Он вширь пошел по ней.Сухой старик пред ним возник,Согбенный, как вопрос.– Чего хватился ты, старик,Поведай, что стряслось?– Когда-то был мой дух высокИ страстью одержим.Мне хлеба кинули кусок —Нагнулся я за ним.Моё лицо не знает звезд,Конца и цели – путь.Мой человеческий вопросТебе не разогнуть.А на пути уже блисталВеликий океан,Где сахар с берега бросалКусками мальчуган.И вопросил он, подойдя,От брызг и соли пьян:– Ты что здесь делаешь, дитя?– Меняю океан.Безмерный подвиг или трудПрости ему, Отец,Пока души не изведутСомненья и свинец.Дай мысли – дрожь, павлину – хвост,А совершенству – путь…Он повстречал повозку слёз —И не успел свернуть.И намоталась тень егоНа спицы колеса.И тень рвануло от него,А небо – от лица.Поволокло за колесомПо стороне чужой.И изменился он лицом,И восскорбел душой.На повороте роковомДалёкого путиОтсек он тень свою ножом:– О, верная, прости!Он тенью заплатил за скорбьДетей и стариков.Подался вспять и мох соскреб:«А супротив любовь».Но усомнился он душойИ руку опустилНа славы камень межевойИ с места своротил.Открылся чистым небесамТугой клубок червей.И не поверил он глазамИ дерзости своей.Из-под земли раздался вздох:– Иди, куда идёшь.Я сам запутал свой клубок,И ты его не трожь.Ты всюду есть, а я нигде,Но мы в одном кольце.Ты отражен в любой воде,А я – в твоем лице.Душа без имени скорбит.Мне холодно. Накрой. —Он молвил: – Небом я накрыт,А ты моей стопой.Дней девятьсот стопа вела,Пыль супротив он мел.Глухая ночь на мир легла.Он наугад пошёл.Так ходит запад на восток,И путь необратим.От мысли он огонь возжег.Возникла тень пред ним.– Ты что здесь делаешь? – Люблю. —И села у огня.– Скажи, любовь, в каком краюЗастигла ночь меня?– На полпути к большой горе,Где плачут и поют.На полпути к большой горе,Но там тебя не ждут.В тумане дрогнувшей стопеОпоры не найти.Закружат голову тебеОкольные пути.– Иду! – он весело сказалИ напролом пошёл.Открылась даль его глазам —Он на гору взошел.Не подвела его стопа,Летучая, как дым.Непосвященная толпаВосстала перед ним.Толклись различно у воротПевцы своей узды,И шифровальщики пустот,И общих мест дрозды.Мелькнул в толпе воздушный Блок,Что Русь назвал женойИ лучше выдумать не могВ раздумье над страной.Незримый сторож ограждалСтранноприимный дом.Непосвященных отражалТо взглядом, то пинком.Но отступил пред ним старик.Шла пропасть по пятам.– Куда? А мы? – раздался крик.Но он уже был там.Увы! Навеки занемогТоржественный глагол.И дым забвенья заволокВысокий царский стол.Где пил Гомер, где пил Софокл,Где мрачный Дант алкал,Где Пушкин отхлебнул глоток,Но больше расплескал.Он слил в одну из разных чашОсадок золотой.– Ударил поздно звёздный час,Но всё-таки он мой!Он пил в глубокой тишинеЗа старых мастеров.Он пил в глубокой тишинеЗа верную любовь.Она откликнулась, как медь,Печальна и нежна:– Тому, кому не умереть,Подруга не нужна.На высоте твой звёздный час,А мой – на глубине.И глубина ещё не разНапомнит обо мне.
1974
«Бывает у русского в жизни…»
Бывает у русского в жизниТакая минута, когдаРаздумье его об отчизнеСияет в душе, как звезда.Ну как мне тогда не заплакатьНа каждый зелёный листок!Душа, ты рванёшься на запад,А сердце пойдёт на восток.Родные черты узнавая,Иду от Кремлевской стеныК потёмкам ливонского края,К туманам охотской волны.Прошу у отчизны не хлеба,А воли и ясного неба.Идти мне железным путёмИ зреть, что случится потом.