Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
— Вот эти скоты там, наверху, со своими идиотскими «каравеллами», дурацкими «боингами», позорными «Д. С. 8» или «9»! Знаете, что они дают людям в качестве награды? Скорость, Ахилл! С ними невозможно бороться. То, что мы проходим за несколько дней, они пролетают за несколько часов. Они разрушили понятие о времени, подлые! Мы прогуливаем наших современников, а они их транспортируют! Они им сжимают планету! Уменьшают её! Знаете, во что превратилась Земля? Мы уже тыкаемся в стены! Стоим на одной ноге! Тающая карамелька! Я боролся, заметьте! Вот моя реклама: «Комфорт на борту! Сладость прошлых лет! Солнце»… Да, я взял на себя и этот риск: я пообещал этим болванам даже солнце, Ахилл. Не луну: я повторяю, солнце! И что же, им наплевать! У них есть аппараты, чтобы принимать солнечный загар у себя дома. Что касается трёхзвёздочного стола, он их пугает. Все на диете! Боятся инфаркта, боятся потерять стройность, боятся холестерина, селезёнки, печени, зоба. Вы думаете про холестерин, Ахилл? Я — нет! Я кладу на него! Я люблю лангусту! Гусиная печёнка мне нравится больше, чем моя собственная. Я мочусь только тем, что остаётся от «Шамбертена» или от «Дом Периньона»! Я не просто копаю себе могилу, я её рою своими зубами! У меня весами пользуются только для приготовления конфитюра! Ибо я лелею свой диабет. Я с нежностью отношусь к своему белку, я холю свою мочевину. Мой героизм — это жить в своё удовольствие! Я — Бернар Палисси [56] в том, что касается глотки! Я дегустирую жизнь; я не пускаю в неё распорядителя ритуальной службы! Посмотрите на мой живот, Ахилл!
56
Бернар Палисси (1510–1589) — французский естествоиспытатель и художник-керамист. Характерной чертой изделий Палисси являются изображения рыб, раковин, змей, ящериц, лягушек и т. п. — Прим. пер.
(Раскрывает пиджак и задирает рубашку.)
— Каков? Рядом с ним Сикстинская Капелла напоминает палку!
(Падает в кресло.)
— Но теперь всё будет по-другому, увы. Теперь он тоже захиреет! О, мой живот, который я любил так по-братски! Товарищ всех моих лучших дней! Всё кончено… Смотри!
(Показывает своему пупку труп южноамериканца.)
— Вот всё, что осталось от нашего будущего. Нам придётся разориться и похудеть!
Он обхватывает голову двумя руками. Если бы он был Буддой, он бы взял её в шесть рук, столь велико его отчаяние.
Я отвожу Старика в глубь комнаты.
— Послушайте, Патрон…
— Да, — шепчет Старик, — я знаю, о чём вы думаете: о Берюрье, не так ли?
— Точно. Перед смертью толстый аргентинец считал, что купил корабль, и он его оплатил.
— Вот только купля-продажа не имеет силы, потому что он его купил у месье, которому «Мердалор» не принадлежал. Закон трактует это как мошенничество. Официально Берюрье могут упечь в тюрьму и объявить сделку недействительной.
— Вот только покупатель мёртв и поэтому не может заключить новую сделку и выписать новый чек.
Появление Берю и Пино временно прерывает наши рассуждения. Два кума тянут огромный ящик, крышка которого у них на уровне груди.
— Даже пустой он весит тонну, — стонет Рухлядь. — Нам нужна будет твоя помощь, Сан-А.
— Где вы откопали этот монумент?
— В подсобке позади кинозала.
Поскольку сила в единстве, как метко сказал кто-то, имени которого я не помню, мы загружаем в ящик труп А. Б. И. У. Д. Ma, затем тело прекрасной индуски. Закончив это ритуальное действие, мы замечаем, что не сможем нести этот груз из коридора в коридор к моргу.
— Надо бы тележку! — говорит Босс. — Вы можете нам её дать, Оскар?
— Где я вам её найду? Я не носильщик с Северного вокзала.
— Погодите, я знаю, что делать, — говорит Берю.
Что бы о нём ни говорили, но Неописуемый иногда проявляет изобретательность. В два счёта (я всё никак не пойму, что они считают) он снимает с направляющих раздвижные двери гардероба. Они представляют собой два массивных щита с роликами в верхней части.
— Помогите мне перевернуть ящик!
Мы выполняем указания прораба. Прирождённый мастер на все руки, недолго думая, прикручивает четыре ролика по углам огромного сундука.
— А теперь в путь! — командует он.
Мы покидаем место драмы.
Обрезиненные ролики не скрипят. Кое-как мы перемещаемся по коридорам. Время от времени мы встречаемся с туристами, которые прижимаются к переборкам, чтобы нас пропустить.
— Вам помочь, месье? — волнуется стюард.
— Вот только не надо мне помогать, — грубо отталкивает его Толстяк, — это моя коллекция стекла, я предпочитаю колотить его сам.
Я изучил маршрут прежде, чем отправиться в путь. Есть одна тропа, которая выводит нас к грузовому лифту. Беда в том, что его кабина в точности повторяет размеры сундука. Так что мы вынуждены затолкать его в кабину и спуститься по лестнице на четыре палубы ниже, после чего запустить лифт.
Естественно, с моей скоростью я прибегаю на аккумуляторную палубу первым, и мне выпадает честь нажать кнопку вызова.
К моему большому удивлению, сигнальные лампочки, показывающие местонахождение кабины, не загораются. Может быть, мы неплотно закрыли дверь лифта? Я яростно нажимаю на чёрную кнопку. Наконец стеклянные квадратики загораются один за другим, сообщая нам о прибытии нашей посылки. Раздаётся характерное подзинькивание механики. Бум! Дверь открывается автоматически.
— А где жмуры? — выкрикивает Берю, готовый к получению.
Он застывает с опущенными руками при виде выходящего из кабины здорового негра в футболке, который держит в руках ящик с пустыми бутылками. Атлетического сложения, сияющий, улыбающийся.
— Послушайте, — бормочет Пино, — вы не заметили сундука?
— Простите? — спрашивает чернокожий.
— Сундук! — орёт Берюрье, — ю капито? Андестенд велл? Просекаешь, йес, приятель? Сундук! Здоровый, вот такой! Красного цвета! Россо, ред! Врубаешься? Ящик, дружок! Короче, большой ящик. Чувал! На колёсиках! Вери здоровый бокс! Усёк? Ит из олрайт?
— Прошу вас, не надо так волноваться, месье, — говорит чернокожий, — если вы имеете в виду большой сундук, который был в лифте, не беспокойтесь, он никуда не делся. Я не понял, чего он там делал, и просто вытащил его из кабины и придвинул к стене.
Он кланяется и уходит, не переставая улыбаться.
— Так, придётся снова лезть наверх и загружать этих месье-дам, — жалуется Толстяк, поднимаясь по лестнице.
— Я тебе помогу, — говорит Пино и входит в лифт, ибо он соображает лучше, чем его экс-коллега.
— Здесь им будет лучше, — говорит Берю, вытирая ленту внутри шляпы, — по-моему, в морге гораздо уютнее, чем в дортуаре, куда нас засунули.
В самом деле, в помещении чувствуется приятная прохлада, несмотря на летнее средиземноморское утро.
Толстяк показывает на четыре огромных рефрижераторных бака, которые стоят на рельсах.
— Неплохо, но они тут не очень оборудованы против эпидемий. Ещё два убийства — и мест не хватит, придётся занимать холодильник на кухне.
Пинюш трудится над скобами сундука, которые не иначе как заклинило. Но, будучи терпеливым как любитель кроссвордов или вязальщица, выращивающая котят, он справляется с оковами. Поднимает крышку, издаёт слабый крик убитого цыплака и садится одновременно на паркет и на собственные ягодицы в форме долек чеснока.