Отравители

Боуэн Марджори

– Я знаю, – серьезно ответил он, не оттого, что был ослеплен любовью к Соланж, но потому, что действительно знал ее характер, так похожий на его собственный.

Эти двое, связанные столь сильной любовью, понимали друг друга без слов. Дегре сознавал, что его жена обладает деятельным умом, и вынужденный досуг для человека ее темперамента почти невыносим, и поэтому, прежде чем попрощаться с ней, он серьезно и торжественно пообещал, что, если будет возможность привлечь ее к участию в расследовании, он охотно примет ее помощь.

И, чувствуя прилив сил от горячей искренней любви и дружбы Соланж, составлявших истинную основу его жизни, молодой

лейтенант полиции отправился в Лувр. Погода была отвратительной, солнце над Парижем не показывалось уже несколько дней. Серый дождь стеной безостановочно падал в раздувшуюся реку, которая уже перехлестывала через парапет набережной и заливала булыжные мостовые улиц.

Дегре на мгновение остановился и окинул взором длинный, внушительный фасад Лувра, тянущийся вдоль берега Сены чудовищно однообразным рядом окон с фронтонами и простых дверей.

Огромный дворец, возведенный расточительными королями династии Валуа, был построен в форме четырехугольника. Один его фасад располагался вдоль реки, остальные – вокруг дворов и садов. Сады были и по обе стороны фасада, обращенного к Сене. Дегре видел, как за элегантной балюстрадой под голыми деревьями поблескивают промокшие статуи, мертвенно-бледные в зимнем свете, и сквозь плотные темно-зеленые листья земляничника, остролиста и лавра вода капает в рыбные пруды и источники.

Недалеко от дворца Дегре заметил рыжеватое кирпичное здание недавно построенной оранжереи, где зимой содержали экзотические растения, и подумал, не здесь ли напали на мадемуазель Жакетту. Миновав благородную арку ворот в фасаде дворца, предназначенную для короля и важных особ, Дегре прошел, как проинструктировал его ла Рейни, к боковой двери, третьей от главного входа, и там позвонил в вычурный кованый колокольчик.

Дегре наполняло ребячливое и глупое чувство ликования от важности собственной миссии. Для него, неотесанного провинциала, было большой удачей так скоро после прибытия в Париж уже быть допущенным в Лувр и заниматься делами людей, приближенных ко двору. В глазах молод ого нормандского лейтенанта полиции, как и в глазах любого француза, король действительно был великим человеком, перед которым преклонялись на родине и которого боялись за рубежом, кому сопутствовал успех на поле брани и в кабинете, образцом галантности, покровителем искусств, личностью, которая блистала, сверкала и ослепляла, подобно бриллианту.

Он знал недостатки короля, которые, впрочем, ни для кого не были секретом. Шарль Дегре считал, что его величество несколько тщеславен, расточителен во всем, от рас ходов на строительство великолепных, почти невероятных дворцов до жизней солдат, гибнущих сотнями тысяч в его успешных кампаниях. Он знал также, что этот человек, будучи религиозным до ханжества, живет в распутстве, подавая пример не только своим подданным, но и всей Европе, ведь Людовик XIV устанавливал моду во всем цивилизованном мире. Дегре был лишь одним из множества французов, не одобряющих его громких и ярких измен нежной жене или его зависимости от мадам де Монтеспан, у которой, холодной, высокомерной, алчной и злоязыкой, казалось, не было никаких достоинств, кроме благородного происхождения и надменной красоты, обеспечивших ей великолепный, хотя и позорный статус «истинной королевы».

Дегре постарался выбросить из головы короля и сосредоточиться на с воем деле. Месье де ла Рейни снабдил его досье на мадемуазель де Фонтанж и одну из ее горничных, мадемуазель Жакетту.

Первая из названных дам, сирота, состояла формально

под опекой дяди. Говорили, что этот бессовестный интриган отправил свою красивую подопечную ко двору в надежде, что она понравится королю. Ее сходство с Луизой де Лавальер, уже десять лет живущей в монастыре, отмечали все, кто видел их обеих, и ходили слухи, что дядя мадемуазель де Фонтанж надеется, что белокурая нежная девушка вскоре вытеснит из сердца короля могущественную фаворитку.

– Как вы понимаете, это делает ее весьма уязвимой, – сказал месье де ла Рейни. – Она не очень образованна и не особенно умна. Она добра, религиозна, она одинока при дворе и открыта всем возможным искушениям.

Вот вам и мадемуазель де Фонтанж! Дегре вспомнил, как она высунулась из окна своей раскрашенной кареты и с такой учтивостью и добротой подарила его жене сапфировый браслет.

Жакетта была молодой итальянкой, получившей образование во Франции. Месье де ла Рейни не знал, как и когда она стала работать у мадемуазель де Фонтанж. Ее отец, Агостино Малипьеро, недавно приехал из Турина. Он был сведущ в химии, и его дочь выхлопотала ему место аптекаря мадемуазель де Фонтанж. Он жил не во дворце, но держал лавку на набережной, однако часто бывал в Лувре под предлогом встреч с дочерью или визитов в маленький зверинец, принадлежавший ее госпоже. Считалось, что он умеет хорошо работать с животными: не только ухаживать за ними, когда заболеют, но и дрессировать, чтобы он и показывали трюки, которые праздные придворные дамы находили столь забавными.

Слуга впустил Дегре в Лувр, и тот объяснил ему свое дело. Его ожидали и без промедления отвели в покои мадемуазель де Фонтанж в одной из длинных галерей с видом на реку. Эти милые, но довольно мрачные комнаты, украшенные в великолепном тяжелом стиле Валуа, располагались в углу просторного здания, откуда к садам у реки спускалась легкая внешняя лестница. Все это слуга, видимо, доверенный мажордом, поспешно объяснил, вкратце шепотом излагая Дегре историю нападения на молоденькую итальянку, которое так расстроило его госпожу.

Едва успел он закончить свой рассказ, как они уже дошли до двери личной комнаты мадемуазель де Фонтанж. Дегре с уважением и участием посмотрел на молодую девушку, чье имя, должно быть, совершенно неведомо для нее самой, переходило в Париже из уст в уста со всеми оттенками насмешки, сочувствия или недоумения.

Она была одна и казалась очень взволнованной. Дегре заключил, что ей недостает мужества или самообладания, осмотрительности или мудрости. Она сидела в высоком малиновом кресле, обшитом позументом с бахромой, у камина, в котором горели надушенные поленья.

Убранство комнаты было выдержано в пышном тяжеловесном стиле. По стенам висели темные, мрачные портреты в обрамлении массивных рам с резьбой, изображающей фрукты и цветы. Темные занавеси были раздвинуты, и сквозь высокие окна падал холодный свет дождливого дня.

Девушка в пепельно-сером атласном платье, со светлыми, почти серебряными волосами, перевязанными жемчужного цвета лентой, с бледным лицом и с большими светлыми глазами, немного покрасневшими от слез, казалась в этой мрачной обстановке неземной, как анемон в темноте хвойного леса. Она не узнала в Дегре человека, жене которого дала браслет: не будучи ни сообразительной, ни умной, она видела в молодом лейтенанте, теперь одетом в униформу, лишь агента полиции, и не более того. Дегре, в душе улыбаясь, понял, что она воспринимает его как функцию, официальное лицо, лишенное личности.