Отравление в шутку

Карр Джон Диксон

Меня охватило желание вцепиться в собственную шевелюру и как следует потянуть.

— Послушайте, — сказал я вместо этого. — А кто вы, собственно, такой?

— Все в нашем сознании, — обнадежил он меня. — Один индийский йог хорошо мне это объяснил. Надо закрыть глаза, сосредоточиться, и истина… О, простите меня! — спохватился он, вдруг вспомнив, что я ему задал вопрос. — Меня зовут Росситер. Я детектив.

Тут я все вспомнил. Вспомнил телеграмму, пришедшую поздно вечером, и слова Мэтта о безумном англичанине. Незнакомец был примерно моего возраста, сонное, добродушное и простодушное лицо. Ясные глаза, глядящие на мир с каким-то наивным любопытством.

Кроме того, у него был и мощные покатые плечи матроса. Оттого что он сутулился, его длинные руки казались еще длиннее. На его высокой фигуре болтался пиджак пыльно-зеленого цвета. Ботинки были огромного размера. На нем был темный галстук ученика Харрсу. Этот галстук плохо вязался с описанием Росситера, данным Мэттом. Кроме того, я был еще под впечатлением его гордого заявления: «Я детектив».

— У меня есть теория, — на полном серьезе продолжил он. — Наше сознание обладает временем. Просто надо зажмуриться и храбро идти вперед. А затем знаете, что происходит?

— Конечно, — отвечал я. — Вы летите кубарем с лестницы.

— Вы падаете и оказываетесь в самом центре истины. Я не боюсь столкновений с неодушевленными предметами. Все эти стены, столбы, заборы — ерунда. Я постоянно в них вращаюсь. Главное — мысль. Но теперь это большая редкость. Люди не понимают чистого эфира обмена мыслями. Потому что так трудно работать без риска быть уволенным. — Он нахмурился, вспоминая о своем печальном опыте в этой области. — Но я всегда хотел быть детективом. Поэтому, когда меня уволили в Нью-Йорке отовсюду, откуда это только возможно, я стал детективом. Что и говорить, это было не очень честно с моей стороны, но я все же стал им.

— Но как? — удивленно спросил я, плохо понимая, сон это или явь.

— Я посетил шефа нью-йоркской полиции, — угрюмо пробурчал мой собеседник.

Шутка зашла слишком далеко. Я уже собирался отпустить кое-какие замечания, когда, глянув на Росситера, вдруг понял, что он вовсе не шутит. Может, он и псих, но не шутник.

— Он и назначил меня детективом, — продолжал молодой человек. — Я бы показал вам мой значок, но я его куда-то дел. Зато у меня есть удостоверение.

Он уселся на ступеньку, совершенно не имея ничего против того, что на плечах у него, словно накидка, лежит грязный коврик. Выплюнув окурок, прилипший к его нижней губе, он вытащил кисет с табаком, бумагу и, гордо поглядев на них, стал сворачивать фантастическую сигарету. Она напоминала недоразвитый рог изобилия, из которого обильно сыпался табак. Горела она как добрый факел. Добродушно попыхивая ею, он как ни в чем не бывало говорил:

— Вообще-то мне следовало бы сперва зайти в дом, но я решил сначала порыскать здесь. А то еще выгонят, чего доброго… Я решил, что нет смысла быть дипломатичным. У меня это плохо получается. В таких случаях я либо опрокидываю тарелку с супом, либо говорю что-то не так. Сам даже не знаю почему. Старик, — махнул он в сторону дома сигаретой, сиявшей, как бенгальский огонь, — считает меня самой настоящей отравой. Черт знает что! — Внезапно он смущенно поглядел на меня. — А вы, часом, не из семейства Куэйлов?

— Нет, я друг семьи. А разве вы не слышали?

— Чего не слышал? Раз вы не Куэйл, — расплылся он в широкой добродушной ухмылке, — тогда все в полном порядке.

— Послушайте, — отозвался я. — Во-первых, я друг этой семьи, во-вторых, добрый знакомый Джинни Куэйл. Она ведь посылала вам телеграмму, в которой просила приехать сюда и сообщала, что «скоро все наши беды окончатся». Так что никакого тут порядка не вижу. Она ведь посылала вам такую телеграмму?

— Да,

посылала. А что?

— Вчера ночью был отравлен доктор Твиллс. Кроме того, были попытки отравить судью и его жену.

Наступило молчание. Сигарета Росситера роняла большие хлопья пепла на пол.

— О Боже! — воскликнул он. — Расскажите мне…

Я коротко изложил ему суть. Он слушал меня с непроницаемым лицом. Меж бровей у него пролегла морщинка. Когда я закончил, он наступил на сигарету и сказал:

— Плохо! Очень даже плохо!

— Джинни не получила вашей телеграммы. Твиллс сжег ее в камине. Похоже, она поссорилась с отцом, и Твиллс об этом знал. Он явно хотел ей помочь. Я не говорил об этом никому, даже самой Джинни. Она не знает, что вы решили приехать. Я полагаю, вам неизвестны все обстоятельства…

— Очень мило с вашей стороны… В общем, спасибо вам… Нет, конечно, неизвестны.

Он встал и начал огромными шагами мерить конюшню от стены до стойл. Его улыбка как у Будды и его туманные манеры вдруг уступили место сосредоточенности. Лицо сделалось маленьким, узким, он расхаживал, двигая плечами, как человек, вознамерившийся вышибить дверь.

— Послушайте, старина, — сказал он, — вы не думайте, что я псих. Я действительно работаю в детективном бюро, шеф нью-йоркской полиции и правда взял меня на эту работу. Сам не понимаю почему. Джинни об этом не знает. Я не говорил. Это было бы равносильно признанию в поражении, понимаете? Она вообще вряд ли знает, что я работаю хоть где-то.

Я ничего не понимал, но кивнул, а он продолжал ходить взад-вперед.

— В последнее время она писала довольно истеричные письма. Ну а когда я получил эту телеграмму, то сразу пустился в путь. Теперь надо решить, что делать. Вы не могли бы разыскать ее в доме, чтобы сообщить о моем приезде и попросить выйти? Так, чтобы остальные не заподозрили?

Я кивнул, и его серьезность как ветром сдуло.

Росситер раскинулся во всю свою длину на ступеньках и весело поглядел на потолок, словно вспоминая удачную шутку. Но когда я двинулся к дверям, он вдруг переключился мыслями на что-то другое. Вид у него сделался отсутствующий.

— Все в сознании, — пробормотал он. — А что, снегопад был правда сильный?

Самое во всем этом любопытное, размышлял я, шагая по аллее, что он вовсе не прикидывался безумцем, чтобы скрыть свою проницательность. Его сознание и впрямь блуждало по таким извилистым тропам. Рассеянный и добродушный тип в пыльно-зеленом пиджаке шел куда глаза глядят, спотыкался, падал, ошибался во всем, за что бы ни брался, и если вы задали ему вопрос, он совершенно серьезно сообщал вам, что думает — но совсем по другому поводу. Его интересовали идеи, а не люди и вещи. Какая безумная идея послала его на чердак каретного сарая, я понять не мог, но он серьезно шарил там среди кучи всякого хлама и был счастлив обнаружить какие-то «улики».

Дверь мне открыл Сарджент. Вид у него был удрученный.

— Входите, — сказал он, — и помогите мне разобраться. Я записываю все, что мне говорят, но черт меня побери, если я могу что-то тут понять. Впрочем, У меня есть кое-какие соображения.

— Что же это?

— Я получил заключение дока. Да, это и правда гиоскин. Впрочем, мы и так это знали. Твиллс принял четверть грана, а в бутылке с порошком брома его было с гран. Обнаружены следы яда в стакане, из которого он пил. Ну и сифон прямо начинен ядом. Почти два грана. Не бог весть какие новости, но по крайней мере мы знаем, где стоим. Пойдемте в библиотеку. Мне надо поговорить со служанкой.