Отравление в шутку
Шрифт:
Сарджент встал и начал расхаживать по комнате, помахивая блокнотом.
— Я здесь все записал подробно, до мелочей, — объявил он. — Хотите, прочитаю?
Я кивнул, и он начал читать, водя пальцем по строчкам:
— «5.15. Кларисса приехала домой на машине, привезла продукты и сифон. Мери относит сифон судье, находится с ним до 5.30. В сифон еще никто ничего не подсыпал, поскольку судья пил из него воду. Кларисса идет наверх, ложится отдохнуть. Служанка на кухне. Доктор у себя в кабинете. Вирджиния точно не помнит, где она была. Предположительно читала у себя в комнате».
Она очень
5.55. Судья поднимается из подвала с бутылкой бренди, оставляет бутылку в библиотеке, идет к себе в комнату умыться.
6.00. Раздается гонг к обеду. Мэтт идет наверх с подносом, встречает судью, который спускается. Судья рассматривает содержимое подноса. Мэтт приносит его в комнату и, не желая будить миссис Куэйл, которая дремлет в кресле, оставляет его и выходит. Спускается вниз.
6.00—6.10. Поднос стоит нетронутый. Миссис Куэйл дремлет. Судья и Мэтт вдвоем в столовой. Кларисса наверху. Мери и служанка на кухне. Вирджиния уехала на машине.
6.10. Приезжает Вирджиния. Мери идет наверх, будит мать, смотрит, как та начинает есть, затем снова спускается. Кларисса спускается вниз. Твиллс выходит из кабинета.
6.45. Обед окончен. Судья идет в библиотеку. Твиллс возвращается в свой кабинет. Мери — на кухню, чтобы разобраться с посудой. Вирджиния и Кларисса поднимаются наверх переодеться. Мэтт заходит к матери».
Сарджент мрачно перевернул страницу.
— Вот, пожалуйста. Как только посуда вымыта, Мери отпускает служанку. В половине восьмого миссис Куэйл становится нехорошо, но доктор говорит, что ничего серьезного не случилось, и миссис Твиллс отправляется в дамский клуб на машине, а Вирджиния — на свидание с молодым человеком по фамилии… — он еще раз заглянул в свои записи, — Кейн. Вы приехали сюда в восемь и остальное знаете сами.
Мы оба замолчали. От снега за окном в комнате прибавилось света, отчего на стенах, шкафах, полках выступили странные тени. Портреты превратились в темные пятна, окаймленные светлыми полосками, шторы свисали, безжизненные и мрачные. Но благодаря какому-то оптическому фокусу, красные цветы на ковре не утратили своего колера. Сарджент двинулся к окну, словно по клумбе. Я слушал слабые порывы ветра, напоминавшие вздохи тяжелобольного, которому не хватало воздуха. Вчера в сумерках кто-то подкрался сюда и, отвинтив металлическую крышку сифона, всыпал в него два грана гиоскина. Я глядел на темную махину — на стол, заваленный книгами, в которых судья Куэйл делал какие-то пометки. На столе все было почти так же, как вчера — скрепки, ручки, карандаши, — но там, где стоял сифон, теперь лежал желтый томик Гейне, в котором доктор Твиллс записал
— Кто же это сделал? — спросил я Сарджента.
— Не знаю, — буркнул Сарджент, останавливаясь и глядя на желтую книгу. Затем он перевел взгляд на статую Калигулы, стоявшую в углу так, что свет из окна освещал один ее бок. Сарджент махнул рукой. — Потенциально виноваты все — за одним лишь исключением. Я уверен, что младшая, Вирджиния, тут ни при чем. Ее не было в доме между пятью тридцатью и шестью десятью. Именно в этот промежуток кто-то отравил сифон, молоко и бром. У каждого из членов семьи была такая возможность. Лично я… — Он осекся и остановился спиной ко мне.
Я не знал, какие чувства испытывал Сарджент. Но у меня внутри вдруг все сжалось — меня вдруг охватил приступ ужаса.
Я смотрел на статую Калигулы в голубовато-сером полумраке, на ее ухмылку и выпученные глаза. Еще мгновение назад прямоугольник окна, окаймленный драпировками, был пуст. Теперь же к стеклу прижалась ладонь.
Пальцы казались длинными, расплющенными и мертвенно-бледными. Мгновение рука пребывала в неподвижности, потом пальцы начали царапать стекло.
В первый момент мне захотелось крикнуть. Страх встал в горле жарким комом, но тут же на смену ему пришли облегчение и злость. За окном приглушенно, но отчетливо раздался знакомый уже голос:
— Послушайте, откройте окно! Я не могу висеть на стене весь день. Откройте же!
Глава 13
МЫ РИСУЕМ КАРТИНКИ
Я подошел к окну, открыл его и поднял. Раздался шорох, за подоконник ухватились обе руки, и я увидел физиономию Росситера.
— Все в полном порядке, — уверил он меня, прилепившись к стене каким-то непостижимым образом. — Прошу прощения, если напугал вас, старина, но я просто хотел проверить, как видно отсюда комнату. Я ходил по выступу и, похоже, порвал какие-то провода или что-то в этом роде.
Его потрепанная шляпа украсилась вуалью из паутины. К губам прилип очередной сигаретный окурок. Вид у него был очень виноватый.
Я коротко и энергично объяснил ему, что я думаю о его подвигах, и без церемоний велел ему залезть в комнату и закрыть окно. Вытянув шею, он озирался по сторонам.
— А что, если я залезу на крышу? — осведомился он у меня. — Я в хорошей форме и, думаю, заберусь туда без особых сложностей…
— Сейчас же забирайтесь в комнату, черт побери! — сердито воскликнул я.
— Ладно, — грустно отозвался Росситер.
Шторы зашевелились, послышались толчки, грохот, и наконец его долговязая нескладная фигура обрушилась на пол, а я захлопнул окно. Я вспомнил оброненную им реплику: «Я, кажется, порвал какие-то провода» — очень скоро. Пока он отряхивал пыль с одежды, я решил проверить, горит ли свет. Увы, свет не горел. Похоже, в доме полетели все пробки.
Несколько вспотевший Сарджент постепенно обрел равновесие. Он оглядывал Росситера. Представлять ему Великого Сыщика из Нью-Йорка мне не очень хотелось, но делать было нечего. Сарджент глядел то на Росситера, то на меня и не знал, что сказать. Он явно начинал подумывать, не разыгрывают ли его. Он покашливал и качал головой. Мне стало неловко.