Отравленная совесть
Шрифт:
XXVIII
Дни бежали. Елена Львовна уехала обратно в деревню, не добившись толку от племянницы и простясь с нею за это довольно холодно. Людмила Александровна чувствовала за собою вину -- видела, что тетка ждет от нее откровенности, но правды открыть, конечно, не могла, а солгать не умела.
– - Что мне выдумать на себя? что ей сказать?
– - металась она.
– - Любовь, что ли, какую-нибудь сочинить... Да ведь не выйдет ничего: она всю жизнь читала в моей душе, как в книге, -- сразу заметит, что я обманываю.
Провожая Елену Львовну на вокзал, Верховская все как будто порывалась заговорить с нею о чем-то, но всякий раз смущенно осекалась на первом же слове, так что старуха, утомленная ее нервною суетливостью, под конец прикрикнула на нее:
– - Да будет тебе корчиться, как береста на огне! Ну -- не удостоена твоим доверием, прячешь от меня что-то, и не надо мне твоих секретов. Молчи! и -- главное -- не терзайся, пожалуйста, из-за этого угрызениями совести... Этакая мнительная женщина: просто смотреть досадно!
– - Да нет, я ничего, я ничего...
– - забормотала Верховская.
– - Только смотри, Людмила!
– - строго продолжала Елена Львовна.
– - В тайны твои лезть я не хочу -- секретничай, пожалуй. Но -- раз ты прячешь их от меня, нехороши, должно быть, твои тайны! Так помни: если я, помимо тебя, узнаю что-нибудь темное, нехорошее -- помни, не прощу. Ты что-то дуришь! Опомнись, возьми себя в руки, -- не для себя ведь живешь... уже не молоденькая... уже у тебя муж, дети.
Верховская отвечала тетке какою-то жалкою улыбкою.
– - Да, да... муж, дети... не беспокойтесь за меня, тетя: это я помню хорошо, всегда помню. А что вы думаете, будто я не откровенна с вами, -- не стану спорить: может быть, сознаюсь, есть немножко... Но теперь еще рано, а когда будет можно, я вам все сама скажу -- как в детстве... помните?
"Так и есть: любовник и собирается расходиться с мужем", -- мелькнуло в голове Елены Львовны. Взгляд ее стал еще строже. Она пожевала губами и сухо сказала:
– - Хорошо, я буду ждать. Что же? Ведь не в последний раз видимся...
"Нет, нет, -- думала Людмила Александровна, возвращаясь домой.
– - Мы именно в последний раз виделись. Веревка лопнула -- ее не связать без узла. Прощай, моя дорогая тетя! Я тебя потеряла... и так, человека за человеком, растеряю всех, всех..."
Когда Аркадию Николаевичу Сердецкому хотелось хорошо и много работать, он уезжал из Москвы к кому-либо из своих деревенских друзей и там -- "вдали от шума городского и от вседневной суеты" -- писал по целым дням, пока не сходил с него трудовой стих. Теперь ему оказывала гостеприимство старуха Алимова. Он жил в ее имении уже третью неделю. Первый вопрос его возвратившейся хозяйке был о Людмиле Александровне. Алимова только рукою махнула. Аркадий Николаевич омрачился:
– - И по-прежнему этот неестественный интерес к ревизановскому делу?
– - Представьте, да.
– - Раздражение против Петра Дмитриевича, ссоры с детьми и мужем?
– - Да, да, да.
– - Гм...
Аркадий Николаевич долго ходил по комнате, теребя свои густые седины. А Елена Львовна говорила:
– - Уж позвольте быть с вами откровенною. Покаюсь вам: никогда я не имела о Людмиле дурных мыслей, а сейчас начинаю подозревать, -- не закружил ли ее какой-нибудь франт? Знаете: седина в голову -- бес в ребро.
Сердецкий молчал.
– - Только -- при чем тут ревизановское дело?
– - продолжала Алимова.
– - Ума не приложу. А есть у нее какой-то осадок в душе от этой проклятой истории -- это вы правы: есть. И много тут странностей. Представьте вы себе: когда она гостила у меня в деревне -- хоть бы словом обмолвилась, что Ревизанов возобновил с ними знакомство, обедал у них и у Ратисовой... Затем... не следовало бы рассказывать, -- ну, да вы свой человек, вы, после меня, любите Милочку больше всех... Так уж я вам все, как попу на духу... Синев Петя уверяет, будто Людмила выехала ко мне пятого числа, то есть накануне дня, как был убит тот несчастный; между тем у меня в календаре приезд ее записан под шестым... я отлично помню.
– - Все врут календари!
– - насильственно улыбнулся Сердецкий.
Совпадение этого обстоятельства с его подозрениями озадачило его. Старуха энергично потрясла головою:
– - Нет, мой не врет. Вы знаете, как я аккуратна.
– - Но в таком случае... Людмила Александровна либо почему-то ехала к вам вместо четырех часов целые сутки, либо провела эти сутки неизвестно где?
– - Выходит, что так....
– - Вы не пробовали спрашивать ее об этом?
– - Нет.
– - Почему?
Елена Львовна опустила глаза:
– - Страшно, Аркадий Николаевич, сказала же я вам. А вдруг она ответит что-нибудь такое... Каково будет слушать мне, старухе? Ведь она мне не чужая.
Сердецкий вздохнул и почесал себе переносье.
– - В делах, подобных ревизановскому, -- начал он, -- мне всегда страшно одно: судебная ошибка... чтобы не пострадал невинный человек. Эта Леони... камелия эта, арестованная сначала... какой опасности она подвергалась!
Елена Львовна зорко смотрела на него.
– - Но ведь ее выпустили, -- сухо сказала она, -- что же ее жалеть?
– - Дело не кончено. Не Леони, так другую заподозрят...
– - Аркадий Николаевич! Да ведь надо же найти наконец, кто виноват?!
Сердецкий долго молчал и наконец, глядя в другую сторону, отозвался глухим голосом:
– - Да, Елена Львовна! надо найти, кто виноват! И меня изумляет и огорчает: зачем Людмила Александровна не хочет помочь этим поискам?
Елена Львовна шумно поднялась с места:
– - Людмила?!