Отравленная жизнь
Шрифт:
Ей почему-то стало жутко. Она встала и поплотнее закрыла дверь, накинула с внутренней стороны крючок. Изумилась, глядя на свою руку – почему она заперлась? Ведь Лариса вовсе не думала этого делать. Вспомнила, что прежде запиралась всегда, когда к ним в дом приходил Денис. Ей казалось, что так спокойнее. По крайней мере, он не откроет дверь ее комнаты, не заглянет, не спросит, как дела… Хотя что уж тут было такого неприятного?! «Нужно было верить первому впечатлению, – подумала она, нерешительно поддевая крючок пальцем. – Мне он никогда не нравился, я боялась его». Она все-таки оставила дверь закрытой. Уселась на постель, набрала
– Алло.
Лариса криво улыбнулась: «Оказывается, он времени даром не теряет… Как и предсказала мама».
– Дениса Григорьевича, пожалуйста, – любезно сказала она.
– Минутку, – так же любезно, совершенно с той же интонацией ответила женщина, и тотчас же возник раздраженный голос Дениса:
– Да, слушаю? Что?
– Я рада, что тебе лучше! – сказала Лариса, недобро улыбаясь. – Знаешь, сегодня я по-настоящему за тебя испугалась… Ты был такой желтый! Но теперь все в порядке? За тобой, кажется, заботливо ухаживают.
– Предположим, – нетерпеливо и немного удивленно ответил муж. – А в чем дело? Мы что, забыли что-то обсудить?
– Да, еще один вопрос, – небрежно подтвердила Лариса. – Про купальник, который был у Яны.
Припомни, пожалуйста, какого он был цвета и фасона. Ты же у нас специалист!
Она не видела лица Дениса, но была уверена – он просто позеленел от ярости. Голос прорывался у него с тугим шипением, как пар из закипающего чайника:
– Боже… Боже… Что ж ты ко мне пристала?! Не знаю! Не помню!
– Розовый купальник, бикини, японский? – помогла ему Лариса. – Не верю, что ты его забыл.
Денис ответил молчанием. Лариса долго ждала ответа, хоть какого-то. Но муж продолжал молчать.
Наконец она не выдержала:
– Ты, наверное, много этих купальников закупил? Один подарил Яне, другой – Вике? Не мог же ты передарить Вике тот же самый? Это как-то не по-джентльменски… Хотя зачем купальник мини-бикини беременной женщине? Вовсе ни к чему.
Денис бросил трубку. Но Лариса не собиралась ему перезванивать. Она уже узнала все, что хотела. Денис был поражен – настолько, что даже не сумел выкрутиться. Она сама подсказала ему выход – заявить, что таких купальников было несколько. И ей пришлось бы поверить ему на слово – действительно, были вещи, которые имелись у него в нескольких экземплярах, особенно купальники накануне отпускного сезона. Но Денис даже не уцепился за эту соломинку. "Я попала в точку! – без всякой радости подумала Лариса, кладя трубку. – Да, когда я заговорю о купальнике в следующий раз, он придумает кучу объяснений.
Но все это будет впустую. Правду он сказал только что – своим молчанием. Уж если он молчит – значит, ошеломлен".
Лариса открыла дверь и отнесла телефон на прежнее место. Родители даже не заметили, что дочь с кем-то разговаривала. Лариса попросила мать об одном – если позвонит Денис, сказать, что ее нет дома. Та пожала плечами:
– Насильно в рай не тянут… Есть будешь? Я только что борщ сварила.
И они устроили поздний ужин – совсем как в старые времена. Обычно бывало так, что завтрашний обед съедался в тот же вечер, когда мать его готовила. Вообще в их семье всегда питались безалаберно, и Лариса удивлялась, как это у них всех здоровые желудки, а пунктуальный Денис мучается с гастритом. Лариса воспользовалась тем, что родители расслабились, вспоминая прошлое, и спросила:
– А что, наверное, на антресолях немало наших старых вещей? Верно, мам? Ты же никогда ничего не выбрасываешь!
– Я ей давно говорю, что пора разобрать все эти пыльные тряпки и многое выбросить, – заметил отец. – Но она не слушает.
– Ну, перестань. – Мать была в мирном настроении. Борщ ей в самом деле удался на славу. – Когда-нибудь эти вещи пригодятся. Можно что-то внукам перешить. Вот погоди, приедут наши «немцы»…
– Да они плевать хотели на эти старые тряпки, – буркнул отец. Он встал из-за стола и пошел досматривать «Новости». Женщины остались на кухне одни, и Лариса пристала к матери:
– Давай разберем антресоли? В квартире дышать нечем, все пропахло нафталином. И наверное, моли много? Я уже заметила… Боюсь за свою шубу. Знаешь, сколько она стоит?!
Этот аргумент сломил сопротивление матери. Она забеспокоилась:
– В самом деле, я как-то не подумала… Ну, шубу можно держать завернутой в газеты или вывешивать на ночь на балкон. А вещи… Их можно и завтра разобрать.
– Сегодня! – настаивала Лариса.
И она сумела поставить на своем – конечно, при поддержке отца. Тот был безумно счастлив, что дочь, едва переехав, сразу занялась хозяйством. Лариса знала, что он-то не терпит лишнего хлама, стремится как можно больше выбросить. А мать вытаскивает из помойного ведра то, что туда бросил муж, и запихивает на антресоли. Туда годами никто не заглядывал.
Тучи пыли, стаи перепуганной моли, разбегающиеся по темным углам пауки – вот что открылось взгляду Ларисы, когда она встала на стремянку и с трудом открыла разбухшую от старости дверцу антресоли. Несколько раз чихнув, Лариса стала стаскивать и бросать на пол узлы, старые рюкзаки, какие-то цветные котомки. Отец ей помогал. Мать не могла видеть этого разорения. Она в это время мыла посуду и громко причитала, что дочь все выбросит, а ведь теперь ей надо быть скромнее, мужа-то нет, может, кое-что и донашивать придется… Но Лариса храбро опустошила все закоулки и перетащила узлы в свою комнату.
– Завтра разберешь, – сказал отец, пожелав ей спокойной ночи.
Но Лариса не могла ждать до завтра. Едва он ушел, как она заперлась у себя в комнате и приступила к поискам. Сколько воспоминаний и нафталина! Пыли и махорки! Какие смешные фасоны! Да неужели она носила вот эти дикие розовые брючки – невообразимый, нелепый клеш с оборками внизу, эти уродливые потрескавшиеся туфли…
И вот коричневая школьная форма с заплатками на локтях – ведь ее поочередно носили обе сестры.
Ларисе часто приходилось что-то донашивать, новые вещи ей стали покупать уже в последнем классе школы.
В основном в узлах хранились детские и подростковые вещи сестер. И неудивительно – ведь обе вскоре после школы вышли замуж и уехали из родительского дома. И все же нашлось кое-что из того лета – лета семьдесят шестого года. Например, тот самый белый сарафан, в котором Лариса позировала Ивану.
Она с волнением подняла и расправила эту посеревшую, в слежавшихся складках тряпицу. Прикинула к себе, повернулась к зеркалу. Сарафан и сейчас был бы ей впору, фигура у нее не расплылась, только грудь стала больше. Лариса подумала секунду, затем аккуратно сложила сарафан и положила его в отдельный пакет. Вещи, предназначенные на выброс (почти все) она бросала в угол. Над этой кучей кружилась моль.