Отравленные клятвы

Джеймс М. Р.

Это божественно. На стейке корочка из голубого сыра и чеснока, картофельное пюре бархатистое и сливочное, и я думала, что ненавижу спаржу, но, очевидно, не обжаренную так, с зеленью и лимоном. Я никогда не пробовала ничего подобного, это даже лучше, чем то, что готовил для нас персонал особняка или что подавали на нашем приеме, и я заканчиваю тем, что делаю ему комплимент, прежде чем могу остановить себя.

— Это невероятно, — выпаливаю я, и Николай поднимает на меня взгляд. Я ожидаю саркастической ухмылки, едкого замечания, но он просто наблюдает за мной мгновение, как будто ему нравится смотреть, как я ем приготовленную им еду.

— Я рад, что тебе нравится, — наконец говорит он, и я снова слышу свой голос, даже когда мысленно кричу на себя. Предполагается, что меня не должно волновать все это дерьмо.

— Зачем ты научился готовить? У тебя есть армия слуг, готовая удовлетворить все твои потребности. — Ну вот, последняя часть уже лучше. Осуждающая. Немного грубовато. Что он и привык ожидать от меня.

Теперь Николай ухмыляется, качает головой и делает еще один глоток вина.

— Каждому нужно хобби, — говорит он, пожимая плечами.

— Разве у тебя не вырывание ногтей и конечностей, или что-то в этом роде? — Я закатываю на него глаза, накалывая вилкой еще один кусочек спаржи.

Что-то мелькает на его лице, чего я не могу понять.

— Ну, бывают дни, когда ногти и конечности у всех остаются нетронутыми, и мне нужно чем-то заняться, — говорит он наконец, но немного юмора в его голосе пропало.

— Зачем ты привез меня сюда?

Николай хмурится, снова наполняя наши бокалы вином.

— Это медовый месяц, Лиллиана. Знаешь, то, что делают после свадьбы.

— И ты решил привезти меня сюда, в глушь?

— Разве это недостаточно красиво для твоих утонченных вкусов? — Он бросает на меня испытующий взгляд, и я должна признать, что он меня достал. Даже этот, предположительно, деревенский, изолированный домик намного превосходит то, в чем я выросла. Это определенно расширяет границы определения “деревенский”. Я бы зашла так далеко, что сказала бы, что это относится только к эстетике места, а не к самому домику.

— Здесь есть гидромассажная ванна в помещении на открытом воздухе, — говорит он через несколько мгновений, откусывая еще кусочек стейка. — Почему бы тебе не подняться наверх и не надеть бикини, как только ты покончишь с едой? — Я все уберу.

Я моргаю, глядя на него.

— Я ничего такого не брала.

Он поднимает бровь, и я снова вижу эту чертову ухмылку в уголках его рта.

— Нет? Почему нет?

Я стискиваю зубы, чтобы не накричать на него.

— Помнишь, когда ты сказал мне, что везешь меня в лесной домик посреди зимы? Я не собирала вещи для тропического уикенда.

Улыбка расплывается по его лицу, и я понимаю, что оказалась именно там, где он хотел.

— Ну, тогда, я полагаю, тебе просто придется искупаться нагишом.

— Или я могла бы пойти спать. — Я снова сожалею о словах, как только они слетают с моих губ, видя выражение его лица.

— Что ж, если это то, где я тебе нужен, тогда…

Я свирепо смотрю на него.

— Я хочу спать.

Николай смеется.

— О, ты еще некоторое время не будешь спать, Лиллиана. Я планирую провести с тобой как можно больше ночи, пока мы оба не станем слишком уставшими.

— Предполагается, что это заманчиво?

— Могло бы быть, если бы ты позволила.

Мы смотрим друг на друга через стол, и Николай испускает долгий вздох.

— Я собираюсь прибраться, — говорит он наконец, когда мы доедаем. — И поскольку у тебя нет купальника, ты можешь посидеть прямо здесь, пока я не закончу, и я покажу тебе горячую ванну.

Понятно, что я не получаю права голоса в том, как пройдет ночь, не то, чтобы я действительно думала, что получу его в любом случае. Я также знаю, что мне придется приложить больше усилий, если я хочу получить хоть какой-то шанс не попадаться ему на глаза достаточно долго, чтобы сбежать.

Я продолжаю потягивать вино, ожидая, пока Николай закончит, надеясь, что немного кайфа от алкоголя сделает ночь более сносной, и стараясь не думать о том, каково это, видеть его здесь с другой стороны. Мужчина, который приготовил ужин и в данный момент загружает посудомоечную машину, не похож на жестокого, высокомерного наследника Братвы, с которым меня познакомили. Он кажется почти нормальным.

Он по-прежнему принуждал тебя выйти за него замуж. Он не отпускает тебя. И он по-прежнему тот, кто настаивает, чтобы ты выполняла все его прихоти. Пару раз помыв посуду, это ничего не меняет.

Но когда он ведет меня туда, где находится гидромассажная ванна, этого почти достаточно, чтобы заставить меня забыть о том решении, которое было у меня ранее.

Гидромассажная ванна — это не точное описание для нее, точно так же, как удаленная хижина, не лучший способ объяснить, где мы остановились. В задней части коттеджа есть большая комната во всю его ширину, с барной стойкой, встроенной в одну стену, большим телевизором и зоной отдыха с другой стороны, а затем, вдоль стены, обращенной к лесу, которая представляет собой всего лишь одно стеклянное окно от пола до потолка, есть бассейн из черного гранита, встроенный по всей длине. Это единственный способ описать это — бассейн, а не джакузи. Он узкий, шириной, возможно, в двух человек, стоящих бок о бок, если бы они были широкоплечими, и когда мы с Николаем подходим ближе, я вижу, что стеклянное окно выходит на заснеженный пейзаж за коттеджем, с бассейном, простирающимся снаружи. От него поднимается пар, а внутренняя часть украшена светящимися гирляндами, натянутыми вдоль потолка, создавая эффект звезды над бассейном с подогревом.

Я не могу контролировать выражение своего лица. Я никогда не видела ничего подобного, и я знаю, что Николай видит это.

— Я могу сказать, что тебе нравится вид. — В его голосе почти что-то довольное, как будто он доволен тем, что мне это нравится. Как будто это каким-то образом имеет для него значение. Он для меня загадка. Так много в нем не имеет смысла. И я не могу позволить себе начать хотеть разгадать его.

Николай снимает рубашку, и я стараюсь не смотреть. Но я не могу. При всей моей ненависти к нему, при том, что я не хочу быть его женой… он чертовски великолепен. Его мышцы растягиваются и изгибаются, когда он снимает рубашку и бросает ее на соседнее сиденье, демонстрируя всю эту татуированную плоть, чернила, растекающиеся по его груди и животу, по плечам и вокруг рук в узорах, на которые я не позволяла себе толком смотреть. Я никогда не хочу, чтобы он поймал меня на том, что я пялюсь. Но вот так он выглядит смертельно красивым, и на короткую секунду я позволяю себе просто смотреть.