Отражение тайны
Шрифт:
– Практически весь?
– Неэтнических японцев они репатриировали.
– Все равно, какие няшечки, – улыбнулась она. – Смотри, не делили на достойных-недостойных.
– Но связь с ними пропала неделю назад. Со всеми подводными городами – разом.
– А на поверхности есть кто-то еще?
– На поверхности осталось несколько временных городков, для тех, кто вел работы на берегу. Их должны были переселить в последнюю очередь. Но они сами не знают, что произошло. Радиосигнал не проходит, никаких следов жизни под водой нет.
– Закуклились и прикинулись ветошью, – пожала она плечами. – Примерно как вы,
Я махнул рукой.
Она затянулась сигаретой. Поплыл легкий пряный аромат.
– Тут нет табака, – пояснила она. – Весь использовали лет пять назад. И трав нет, все вытоптали. Старые обои. Эти – с золотым тиснением. Успокаивает, знаешь ли.
Сигаретный дым тяжелел от сырости и висел клубами, лениво покачиваясь.
– Вы уверены, что ваши перекрытия выдержат? – спросила она, наблюдая за ним.
– Наши перекрытия – это земная кора, – усмехнулся я. – Конечно, она выдержит.
– Но горы тоже в некотором смысле слова земная кора, – покачала она головой. – И, тем не менее, все видели по телевизору, как рушился Эверест.
– Это другое, – отмахнулся я.
– И вы создаете дополнительные полости в недрах – разве не может так случиться, что вас просто… сожмет?
– Это исключено, – я пожал плечами. – Совершенно исключено. Это первое, что мы обсуждали. Ходы и перекрытия расположены таким образом, что векторы давления будут направлены… – я махнул рукой. – Какая, впрочем, разница.
Она пожала плечами – точь-в-точь как я.
– Мы называем вас Содом и Гоморра, – зачем-то сказал я.
– Вы опоздали, – покачала головой она. – Мы были ими года три назад. Пока еще хотели быть хоть кем-то. Мы плавали в собственном дерьме, признаюсь. Здесь, – она обвела рукой зал, – был самый большой и шикарный бордель. Там, где когда-то ставили Шекспира и Ростана, был бордель.
– А ты?
– А я делала представления для посетителей этого борделя. Шекспир и Ростан, да.
Она стала методично давить еще не докуренную сигарету о подлокотник кресла.
– Марк… – спросила она. – Сколько нам осталось?
– Ты ничего не знаешь, есть ли в городе какой-то заговор? – я сделал вид, что не расслышал ее вопроса.
– Заговор?
– Или что-то вроде того. Не слышала слова «ботва», «корнеплод»? Применительно к Верхнему и Нижнему?
Она вздернула бровь и странно посмотрела на меня.
– Ты думаешь, что заговорщики будут делиться своими планами с актрисой? – спросила, помолчав.
– Нет, но…
– Не надо, Марк, – махнула она рукой, продолжая все так же странно смотреть. – Давай я буду думать, что ты пришел ко мне, потому что шел ко мне, а не потому, что тебе нужно расследовать какой-то заговор.
Я встал.
– Ну хорошо, – согласился я. – Давай. Тогда прощай.
– До свидания, Марк. До свидания.
Я покачал головой и ушел.
Странно, но я уже привык к местному воздуху. И даже больше, – мне стало казаться, что в нашем подземном городе душно и вонюче. А как еще может быть там, где из стен деревенского яруса растут морковки, а ярус генетиков разводит мясных дождевых червей у себя в потолке? И эта слизь… может быть, я просто уже забыл, как вода стекает по коже?
Над головой зашипело. Я схватился за револьвер и поднял взгляд. «Теат. Отр…о» – еще пару раз
Это силовое поле что-то делало с водой. Она больше не приходила дождем, скорее мелкой водной пылью. Дождь прост. Идет сверху, падает вниз. Хочешь от него скрыться – накройся чем-нибудь и не забывай о лужах.
Я поежился, отчасти от влажности, отчасти от того, что в голову лезли всякие нехорошие мысли.
Надо рассуждать логически.
В Верхнем городе заговорщиков нет, иначе бы о них знал Ящерица. Да, положа руку на сердце, и не только Ящерица. Не так уж тут много людей, чтобы не знать о том, чем занимается твой сосед. И совершенно невозможно упустить из виду, что где-то базируется склад подрывных материалов. У них здесь немного вариантов развлечений, и упустить такое первейшее и древнейшее, как слухи и сплетни, они попросту не могли бы. Они бы не сохранили это в тайне.
Да, конечно, можно предположить, что и Ящерица, и Миранда были в курсе происходящего, но просто не захотели поделиться этими знаниями со мной. Тоже вариант. Тоже возможно. Сестра и не скрывала, что у нее был и есть зуб на меня. И никто не мешает иметь точно такой же зуб и Ящерице. И пусть это немного нелогично, ведь он рассчитывал на то, что за хорошую службу получит местечко в Нижнем городе, а потворствовать террористам в этом случае – все равно что пилить сук, на котором сидишь… но кто говорит о логике в случае людей, которые живут в постоянном ожидании смерти? У Ящерицы давно могли заехать шарики за ролики. Игра в двойного агента, так сказать.
Я вздохнул и поднял воротник.
Глухо. В Верхнем Городе их нет. Точнее, может быть, они и живут здесь, но совершенно точно, склад у них где-то в другом месте. Но каком?
Тихий, едва уловимый то ли хрип, то ли стон прорвался сквозь липкий шум дождя. В другое время я даже и не обратил бы на него внимания, слишком уж привычен он стал в последние годы. Но сейчас мой разум настолько лихорадочно перебирал все возможные варианты решения мучавшего меня вопроса, что не упускал ни одной зацепки.
Стон умирающего мира.
Звук рушащегося главного города…
Главный город. Вот оно.
Я ошибся. Здесь долгие годы уже никого не было. Никого – из людей. Тощая собака, завидев меня, шарахнулась в сторону, забилась под насквозь проржавевший остов автомобиля и растерянно зарычала оттуда. Она не видела людей много лет. Если вообще когда-нибудь видела.
Я ошибся на несколько десятилетий. Да, тогда, лет пятнадцать-двадцать назад мародеры, хулиганы, мальчишки, ностальгирующие романтики и многие другие еще наведывались сюда. Каждый со своей целью: поживиться в оставленных домах, покататься на брошенных автомобилях, пожечь мусорные баки, погромить витрины или же пройти по дорогим сердцу местам и вспомнить прошлое. Это длилось несколько лет, а потом закончилось. Может быть, стало нечего красть, или некуда класть награбленное; может быть – сгорели все баки и кончился бензин во всех машинах; может быть – умерли последние романтики… Я не знаю. Никто не знал. Но с тех пор главный город был покинут окончательно. Его даже и называли «главным городом» вскользь и пренебрежительно, не звучала ни одна заглавная буква.