Отражение тайны
Шрифт:
Я усмехнулся.
– Нет, Марк, правда, что тогда будет?
– Будет много-много красных пятен, – с неохотой ответил я. – Ну, и немного красной кашицы.
– А может быть, мы удержим небесную твердь на своих плечах? Как атланты? Как атланты и кариатиды, пусть из плоти и крови, но разве дело в этом?
– Ты бредишь. Или курение обоев влияет на психику.
– О, Марк, это самый простой ответ.
– Пятнадцать минут назад ты хотела умереть, а теперь ты собираешься держать небо?
– Я хотела умереть стоя, Марк, – напомнила она. – Пока могу стоять.
– Ну, в данном случае весьма недолго, – кисло усмехнулся я. – Да и, кроме того, тебя слишком мало, чтобы… кхм… держать небо.
– Но кто-то должен это сделать. Может быть, оно потому и стало падать? Потому что некому стало его держать?
– Попробуй курить обои без тиснения.
Она улыбнулась.
– Нет, Марк. Чтобы держать небо, нужно здоровье, курение этому не способствует.
Я выдавил ответную улыбку:
– Ну вот, кто не курит и не пьет – ты же не пьешь, надеюсь? – тот того, здоровеньким помрет.
Я ждал, что она отпустит какую-нибудь шутку в ответ, – мне нужно было, чтобы она отпустила шутку в ответ! – но Миранда лишь серьезно покачала головой:
– «Нет места лучше, чем родной дом», Марк. Мой дом здесь. Моя родина здесь. И ради них я буду держать небесную твердь. Может быть, меня хватит. А может, и нет. Время покажет. Как ты сказал? Девять месяцев, да?
Я промолчал.
– Если бы ты не пришел, Марк… я бы никогда не подумала об этом. И если бы ты не принес эту нашу записку… Ты не узнал ее, я понимаю, у тебя так много работы там, внизу, я все понимаю, не вини себя. А я сразу поняла, о чем ты говоришь. «Ботва», «корнеплоды»… Еще и «червоточины», да? Там еще должны быть ошибки. У меня всегда стояла двойка по правописанию. Да и по математике тоже… Видимо, поэтому из меня не вышло достойного…
– Миранда… – мне показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Черт, но это же простая рана… кажется.
– Все в порядке, Марк, – она отвела мою руку, когда я попытался еще раз взглянуть на рану. – Все в порядке, правда. Честно.
Я подчинился и просто сел рядом.
– Знаешь, Марк… – продолжила она. – Мне вдруг вспомнилось, какими мы были. И это желание умереть… Я думала об этом долго, думала об этом практически постоянно, но боялась. Я просто боялась сделать это сама. Или просить кого-то… А в тебе увидела возможность. Идеальную возможность…
– Идеальную возможность умереть?
– Да. Так что я тоже беглец, Марк. Ничем не лучше вас. Только вы убежали вниз, а я хотела еще дальше.
Я покачал головой.
– Миранда…
– Не перебивай, я же попросила. Кому еще я смогу это рассказать? Уже тогда я подумала, что все на самом деле должно быть совершенно иначе, но я слишком долго ждала возможности умереть, чтобы вот так отказаться от нее. И я пошла на поводу у этого своего желания. А на самом деле все не так. Все совсем не так. Нужно жить. Ради тех, кем мы когда-то были. Тех безалаберных хулиганов, которые… которые делали кучу глупых вещей. Глупых, забавных, странных вещей, которые и составляли детство. Вещей, которые и составляли жизнь.
– Ты произносишь такие длинные тирады, что мне кажется, не так уж плохо ты себя чувствуешь, – прокомментировал я.
– Так оно и есть, Марк, – рассмеялась она. – Так оно и есть… И я поняла, что ради тех нас – кем мы были – стоит жить. И стоит попробовать удержать небо. Разве мы были плохими, Марк? Разве мы тогдашние не стоим того, чтобы удержать небо сейчас? Ведь нет места лучше, чем родной дом. Разве не так, Марк?
Я молчал.
– Это даже забавно – благодаря чему нам удалось свидеться. Или из-за чего… Как это для тебя, Марк? «Благодаря» или «из-за»?
Я молчал.
– Прощай, Марк, – тихо сказала она.
Я снова посмотрел на свои руки.
А потом взглянул на небесную твердь.
Прошло три месяца.
Тем вечером я не вернулся вниз.
Да и потом подошел к люку лишь один раз – сказать дежурным, что со мной все в порядке.
И что я остаюсь здесь.
И что Верхний Город больше не угрожает Нижнему.
И да, чтобы Билли-Ящерицу поселили не на двадцатом ярусе, как помечено в его пропуске, а на пятидесятом, в моей квартире.
Пусть кто-нибудь другой сражается морковью и смотрит в перископ на разрушающийся город его детства.
Пусть кто-нибудь другой воспользуется той жизнью, что должна была быть у меня внизу.
Пусть кто-нибудь другой влезет в шкурку, которую я сбросил.
Все мои ярусы уже давно построены.
И теперь у меня другая цель.
Стать атлантом.
Осталось сто восемьдесят три дня.
И я буду атлантом.
Потому что нет места лучше, чем родной дом.
И мы должны за него бороться.
Кто, если не мы?
5
…там, где смыкаются миры…
…случилось так, что тьма была укрыта облаками и солнце начало пробиваться сквозь них, хотя три четверти его все еще были затемнены; и тут вдруг из-за облаков протянулась рука, и я задрожал при виде ее, и держала она письмо, запечатанное четырьмя печатями, на котором было начертано: «Я – черное, но прекрасное, как палатки Кедара, как завесы Соломона: посмотрите на меня, потому что я – чернота, потому что солнце посмотрело на меня»…
По ту сторону снега
Снежный сейнер барахтался среди нагромождения волн, обходя наиболее высокие из них, задирая нос к небу, а после скользя с очередного гребня вниз. Паруса, то ловившие, то теряющие ветер, трещали и выли под стать вьюге, кружащей до самого горизонта. Ещё немножко, и тройная ткань, нашитая поверх выдубленных шкур, могла не выдержать, и тогда команде придется несладко.