Отражение Ворона
Шрифт:
– Объект «Трики Дики» отъехал от гостиницы «Тампа-Бэй», – проговорил будто в никуда мужчина в белом костюме, прихлебывавший минералку в открытом кафе напротив входа в отель. – Синий «линкольн-таункар» номер…
– Знаем мы этот номер, – отозвался усталый голос прямо в ухо мужчины. – Продолжайте наблюдение.
Обладатель усталого голоса находился в трех кварталах отсюда, в весело раскрашенном фургончике с надписью «Экзотические цветы». Из его темного, напичканного электроникой нутра не было видно ничего, зато было слышно все, что требовалось слышать. Разумеется, президентский номер-люкс, в котором магнаты принимали Чивера, был трижды тщательнейшим образом проверен на предмет прослушивающих устройств – сначала службой безопасности отеля, потом службой безопасности Хаммонда, потом лично главным секьюрити Петти-младшего Эдвардом Кингом, – но надо же было так случиться, что за две с половиной минуты между окончанием последней проверки и появлением в номере мистера Чивера какая-то птичка оставила продукт своей жизнедеятельности прямо на панорамном окне гостиной, где проходила беседа. «Продукт» внешне походил на шматок белой жвачки, а его состав был известен лишь нескольким засекреченным химикам из лаборатории ФБР.
В веселеньком фургончике прослушивалось и записывалось все, что произносилось в президентском люксе «Тампа-Бэй». Завтра кассета с записью ляжет на стол директора ФБР Хэмфри Ли Берча.
У Гейла Блитса мозгов было не меньше, чем у ФБР, а средств значительно больше. Поэтому он мог не только слышать разговоры в номере, но и наблюдать все там происходящее в режиме реального времени. На него работали не только чудеса новейших технологий, но и здравый психологический расчет – если бы «нефтяники» не проявили повышенной бдительности и не отключили все электрические приборы в номере, он бы не услышал и не увидел ничего, однако на его личный компьютер в «Палисейдз» сигнал поступал именно с отключенного плазменного телевизора, занимавшего едва ли не половину стены.
Похихикивая в кулачок, первый богач планеты созерцал продолжение «реального шоу». Те же минус Чивер.
Петти-младший пафосно вскинул голову, как в те годы, когда начинающим еще адвокатом, служа в одной из фирм своего отца, он, бывало, вскидывал голову, желая произвести благоприятное впечатление на судей и коллег-адвокатов. Тогда, в те далекие теперь времена, когда, только что окончив Гарвард, юный, совсем еще желторотый адвокат Уильям Петти тяготился славой и богатством своего отца. Ему, Петти-младшему, по присущей всем едва вылупившимся выпускникам университета инфантильной эгоцентристской убежденности казалось, что он гений и сам всего добьется в этой жизни. Нужно только, чтобы все заметили его гениальность, абстрагируясь от возмутительно юной мордашки, выдававшей его несерьезный возраст.
Поэтому свои речи в суде, исполненные почерпнутого из фильмов с Кларком Гейблом пафоса, он непременно начинал со страстного обращения к аудитории, сопровождаемого непременным вскидыванием головы, дабы публика заметила его глаза, исполненные ума и решимости выиграть любое порученное ему дело. Голова вскидывалась еще и для того, чтобы молодые женщины не замечали его двойного подбородочка, намечавшегося еще в те годы, когда ему было двадцать пять…
А теперь…
Спустя почти пятьдесят лет привычки юности оставались прежними. И уже не двойной, а пятерной в складках ошейник из кожи и сала дрожал и зыбко колыхался при каждом движении Петти-младшего. А голову все равно вскидывал, начиная свое обычное:
– Господа! Господа, я полагаю, что мы готовы теперь приступить к обсуждению самой щепетильной и самой тонкой части нашей сегодняшней повестки…
Аудитория, представленная посвященными в сокровенные тайны планеты, шуршащим бумажками молчанием выразила свое согласие.
– Господа, дело в высшей степени щепетильное, но на то мы все и юристы в большинстве своем, чтобы благополучно разрешать подобные тонкие дела.
Петти лукавил, далеко не все из собравшихся здесь членов Капитула были юристами. Макмиллан, к примеру, заканчивал математический факультет, и Петти отлично помнил, как на вечеринках в кампусе Гарвардского университета длинноногий красавец Макмиллан, этот чемпион факультета по академической гребле, всегда окруженный толпой самых красивых девчонок, не без деланного высокомерия любил подчеркнуть: они, математики, во всем и всегда дадут сто очков вперед никчемным зубрилам с юридического. Потому как математика с философией – это праматери всех естественных наук, и математика – это исполненное внутренней красоты стройное здание, где искусством логики можно, даже не зная какого-то этажа, вывести и восстановить неизвестное по экстраполяции из известного… А юриспруденция – это бестолковое заучивание одними идиотами тех правил и параграфов, что выдумали другие идиоты, и если там чего не вызубришь, то логически никогда не выведешь невыученного, потому как юриспруденция не подчиняется законам формальной логики…
И восторженные девчонки, эксайтированные более ростом и статью Макмиллана, нежели его умными речами, бойко смеялись этим шуткам, поблескивая глазками и кидая взгляды… Петти все помнил!
Хоть и пятьдесят лет уже прошло. И Макмиллан уж не тот! Два инсульта перенес…
Но Петти никогда не пропускал случая подчеркнуть, что они, юристы, друг дружку всегда поймут, безо всяких математических экстраполяций…
– Короче, господа, суть вопроса можно выразить следующим образом, – на каждой ключевой фразе продолжая вскидывать голову, продолжал Петти, – мы должны до минимума снизить риски несанкционированного влияния на главный субъект управления…
– Витиевато излагаете, Петти, – встрял Макмиллан с иронической улыбкой, – нам, не юристам, объясняйте как-нибудь попроще, мы ж математики, люди умственно ограниченные, и ваш забубенный формализм нас, и без того дураков, приводит в состояние окончательного отупения. «Снизить риски несанкционированного управления на субъект» – это вы в смысле женить нашу Бетрибсу, что ли?
– В самую точку, Макмиллан, попали! – отпарировал Петти. – Именно тем самым и снизить вероятность попадания этой персоны под влияния, связанные с сексуальной зависимостью…
– Э-э-э как вас несет! Вы, Петти, видать много выступали с речами по бракоразводным процессам, что так сложно и осторожно формулируете простые вещи, – с той же иронической усмешкой продолжал Макмиллан. – Вы здесь проще говорите, мол, баба может втюриться, голову потерять, ну, и фаворит или его спонсоры могут оказать влияние…
– Именно это я и имел в виду, господа, – подтвердил Петти, – именно это, тем более, что мы имеем такую систему оперативного управления Орденом в промежутках между заседаниями Капитула, что в руках Главного Тиранозавра сосредоточена немалая исполнительная власть, за стабильностью и безопасностью которой мы обязаны….
– Приглядывать, – подсказал Макмиллан.
– Именно… Именно приглядывать…
– Система управления Орденом была установлена отцами-основателями, светлая им память, – подал голос Джейкоб Цорес.
– Светлая им память, – эхом подхватили собравшиеся.
– И не нам подвергать эту систему ревизии, – продолжал Цорес, – однако приложить максимум усилий к стабилизации системы, страхуя ее от внешних воздействий, мы просто обязаны…
– И вы, Цорес, тоже, как Петти, за нагромождением слов, как под фиговым листком, стыдливо прячете срамную простоту помыслов – женить нашу Бетрибсу-Тиранозавршу и влиять на нее через контролируемого вами мужа, – выпалил Макмиллан.
– Да, все правильно, Макмиллан, но ведь это в наших общих интересах, – вскинув голову, воскликнул Петти.
– И можно было бы даже подумать, что вам, Макмиллан, хотелось бы, чтобы прогрессисты вроде Гейла Блитса раньше нас расчухали опасность и взяли бы леди Морвен под свой контроль, – вставил Цорес.
– Если уже не опередили нас и не взяли, – воскликнул Петти.
– Мне небезразлично, кто и как будет влиять на решения, принимаемые леди Морвен, – ответил Макмиллан, – но мне со всей очевидностью ясно, что господин Цорес уже имеет кандидата в женихи нашей Бетрибсе, и уж он-то, в смысле господин Цорес, мыслит себя именно тем регентом, кто будет держать руку на главных рычагах…