Отражение
Шрифт:
А тут еще в последний момент навязался в их группу этот самовлюбленный кисломордый американец. Везде лезет со своими советами, ревностно следит за каждым шагом Кобрина. Видать, не накомандовался у себя дома. Спец он, может быть, и неплохой, советы, порой, дельные дает, но с такой вечно недовольной мордой ему лучше бы в платном туалете кассиром работать. Зашел, глянул на такого, и сразу в кабинку!.. Все равно, как-нибудь да вывернет.
Уже в вертолете Кобрин внимательно присматривался к каждому из своих бойцов. Те старательно выдавливали из себя наружу каменные лица. Насмотрелись голливудской стряпни о супермэнах в камуфляжной форме, теперь стараются — играют под крутых. Того и жди, начнут орать: «Так точно, сэр, никак нет,
Половину этих парней обласкала бы армия, если б в силах была. Пока что ее ласки только для русских Маккаферти и хватает. Да, наверное, половина из них «осиротели», покинутые отцами командирами, уйдя из разведрот и спецназов, где по полгода, а то и больше не выплачивали денежное довольствие.
Вертолет завис. Рядом засуетился Маккаферти, пытаясь разглядеть в иллюминатор место приземления.
— Это есть та самая поляна? — спросил он.
— Мы же вместе с Вами здесь были, — недовольно ответил Кобрин.
— Тайга везде одинаковая, трудно запоминать, — пожал плечами генерал и тут же перешел к советам: — Я думаю, не надо садить вертолет на землю, всем прыгать с небольшой высоты, а вертолету быстро улетать. Когда мы проверим территорию, мы вызовем его по рации.
Кобрин и сам подумал об этом, но сейчас его буквально передернуло от очередного совета. Бросив на американца пренебрежительно-насмешливый взгляд он съязвил:
— Что, боитесь русских дедушек и бабушек со «стингерами»?
— Я думаю, нас тут будут не хлеб-соль встречать, — спокойно ответил Маккаферти и, чуть подумав, добавил: — Вы еще не знаете этого Рогозина. Это дьявол! Он появляется везде, где пахнет порохом.
— Вообще-то, операция готовилась тайно...
— Предосторожность никогда не мешает, — увидев, что Кобрин побагровел от внутреннего раздражения, Маккаферти переменил тон, — нет-нет, я не командовать, я просто давать нужный совет, Вам сейчас надо думать об очень многом, — даже с акцентом заговорил.
— Задолбал ты со своими советами, — хотел сказать Кобрин, но только вздохнул и буркнул куда-то в сторону, — заелись вы там в своей Америке.
Между тем, сделав круг над поляной, вертолет пошел на посадку. Кобрин нашел компромисс между самолюбием и советом Маккаферти и заглянул в кабину пилотов.
— Двигатель пока не глуши. Только по моей команде... — и первым, когда до земли оставалось еще метров пять, выпрыгнул из вертолета.
Упав на носки, завалился на бок, пружинисто покатился по траве, чтобы амортизировать удар о землю и одновременно не быть мишенью. Кто его знает, может, и прав этот американский вояка. Тайга, она и в Африке, джунгли...
Следом за Кобриным посыпались его ребята. Маккаферти был последним. Вертолет уже коснулся земли, а генерал, присев на корточки, пристально глядел по сторонам, всматривался в окружающий, как ему казалось, очень недружелюбный лес.
И стоило американцу ступить на землю, как лес этот ожил разнокалиберными залпами со всех сторон. Уже откатываясь в сторону, Маккаферти угловым зрением заметил, что местные робингуды несколько раз попали в мотор, и он задымил. Тут же на землю вывалились, матерясь, пилоты. Кобрина нигде не было видно. Осторожно переползая с места на место в необычайно густой и высокой траве, Маккаферти определил «пробелы» в кольце окружения. К одному из них он и пополз...
— Братва! Всем рассредоточиться и лежать! — раздался наконец-то голос Кобрина. — Ответного огня не открывать, сразу срисуют! Расползаемся в радиусе двадцати метров, а то вертушка может рвануть! Связь по рации! Против нас работают охотники!..
Только он выкрикнул последнюю фразу, лес огрызнулся длинной очередью из «калаша». Она скосила траву над головой Кобрина, перепрыгнула на фюзеляж вертолета, из кабины пилотов брызнули
— Серьезные ребята, — уже самому себе тихо сказал Кобрин.
Ему вдруг подумалось, что вот так и нужно защищать свою землю, не давая врагу даже подняться. И очень хотелось не отстреливаться, а пожать руки этим неизвестным защитникам. Там, в Москве, где ему приходилось воевать со свинячьими мордочками (как он называл денежных и политических воротил) он делал это с удовольствием. Он искренне помогал им убивать друг друга. Он не испытывал угрызений совести и не содрогался от сострадания, когда они с Осинским посещали похороны павших в борьбе за ограбление народа товарищей и конкурентов. Он стоял со скучающим видом за спиной босса, которому приходилось вымучивать из себя скорбное лицо, наблюдая, как увешанные изумрудами, бриллиантами и золотом вдовушки с воплями падали на гробы, а товарищи по оружию давали клятвы найти и отомстить. Никто никого не искал. Никто. Товарищи тут же делили порцию павшего между собой, если ее не забирал еще более сильный целиком. А вдовушки уезжали развеяться куда-нибудь на Карибы, где их облизывали бронзовые мальчики-альфонсы, и где их предусмотрительные мужья откладывали баксы на черные деньки, если вдруг народу опять что-либо не понравится.
Стоишь над гробом такого вот «товарища», как на скотобойне, и вспоминаешь, каким еще три дня назад он был крутым. Он был ХОЗЯИНОМ ЖИЗНИ! Причем хозяином жизни всех, так он считал. Но на поверку оказалось, что даже своей жизни он не хозяин. И какой бы шикарный памятник ему не поставили на самой дорогой и престижной кладбищенской аллее, о нем уже через год, а то и раньше никто не вспомнит. Даже родственники.
Ах, как хотелось бы Кобрину взглянуть на тех, кто сейчас «партизанит» из леса! И пока он задумчиво смотрел на рацию, прежде чем отдать команды по номерам, кому какой подавить сектор обстрела, куда жахнуть из гранатомета, за спиной жахнул вертолет! Огненными брызгами и кусками искореженного металла машина последний раз поднялась в небо, а здоровенный кусок одной из лопастей очертил на небольшой высоте невообразимую, какую-то спиралевидную дугу и срезал вершины нескольких елей. Там и упал, где-то у края поляны. Вот, наверное, Маккаферти сейчас злорадствует. После взрыва вертолета Кобрин понял, что «партизаны» живыми их отсюда не выпустят. И мысли его тут же нашли подтверждение, когда один из его бойцов не выдержал и, согнувшись пополам, побежал в сторону леса. Точный, снайперский выстрел тут же уложил его обратно в траву. Стреляли, правда, как показалось Кобрину, не на убой — в плечо. Или уж показалось?
— Не высовываться! — крикнул он в рацию.
— Первый, что дальше?! — позвал его кто-то, и в этот момент наступила тишина.
— Не стреляйте покуда! — наверное так звучали иерихонские трубы.
Но это был голос человека, который, поднявшись во весь рост, шел к центру поляны со стороны опушки. Огромный седовласый здоровяк, будто ожили былинные богатыри.
— Не стреляйте, сынки, разговор есть! — трубил он.
Кобрин опомнился и тоже буркнул в рацию:
— Не стрелять, говорить с ним буду я. Доложите, как поняли.
Стали отзываться по номерам. И Кобрин старательно считал их. Вроде, все живы. Молчат только двое. Видимо, тот нервный, которого зацепили, и... Маккаферти. В том, что он жив, Кобрин не сомневался, но чего от него ждать?
Егор Васильевич Корчагин, размашисто шагая к центру поляны, где дымили останки вертолета, Маккаферти не заметил. А у того чуть не остановилось сердце, когда в двух метрах от него проследовал человек, у которого и рост и ширина в плечах были одинаковые. Он даже забыл, что у него есть подаренный Осинским «Стечкин». «Это что, особая сибирская порода русских?» — с ужасом подумал он, представив себе, что это не единичный экземпляр. И все виденные им по всему миру «качки» разом померкли в его глазах, отказывавшихся верить природным габаритам сибирского лесоруба.