Отражение
Шрифт:
Вот так и вышла я в купальнике за пятьсот баксов в люди! Смешно?..
— Отнюдь...
Потом на Ирину посыпались предложения от разного рода бульварных изданий, сулили деньги большие и малые, иностранные и советские... И понесло ее... Приехал, правда, отец, пытался неумелым своим языком вразумить дочь, даже мозолистую ладонь к щеке приложил да потом понял, что дочь его уже совсем в другом мире живет. Выпил бутылку водки, прослезился напоследок и уехал со словами: Бог тебе Судья!
Из всех предложений быстро и легко заработать демонстрацией своего тела в различных обрамленьях и без них Ирина выбрала для начала ненавязчивый контракт некого Стасика — менеджера международного агентства топ-моделей. Уж такие у него были документы. Тот предложил сначала не работу, а отдых. Средиземноморский круиз, пробные фотографии, обучение прямо на лайнере... Да и не донимал. Появился всего раз, оставил визитку. Уверен в себе, вежлив, никаких сальностей, деловой стиль. Вот и клюнула.
На теплоходе (довольно третьесортном) все спрашивала про обучение, а Стасик отмахивался — отдыхай покуда. И все в бар девчонок водил, рассказывал о сложностях работы модели, о режиме дня, о диетах... Толково рассказывал. Не с потолка брал и не шапок нахватался. Потому и верилось ему. Вот и грезили ночами в каютах о подиумах и обложках красивых журналов.
Опомнились в Турции. На «специальной» экскурсии, которая закончилась в настоящем зиндане. Продал их всех пятерых Стасик за хорошие деньги, и никакая Советская страна их потом не искала. Загуляли, мол, девки под покровом беспредельной демократии, остались добровольно на Западе или Востоке — кому какое дело?
Турки, у которых бизнес торговли наложницами был отлажен четко, распорядились ими по-разному. Кого сразу в «расход пустили», как товар невысокого, по их мнению, качества. Тешились, что называется, от души. Некоторых, в том числе и Ирину, берегли. Только сфотографировали в обнаженном виде со всех сторон. Видимо, для своих рекламных буклетов. Кормили сносно, но держали взаперти. Не били, но наказывать тоже умели. Провинилась — можешь остаться на сутки-двое без жидкости: воды, сока, вина, а то и наручниками к кровати за руки и за ноги прицепят. Ирина не дергалась. Ждала. Ждала и верила, что придет и час освобождения и час расплаты. Думала, что вот-вот появятся неустрашимые кэгэбешники, наворочают туркам по их кельдымам, приведут заплаканного Стасика в «браслетах» на народный суд. Но у чекистов хватало других дел, чем беспутных дур по всему миру выручать.
Через месяц Ирину продали арабскому шейху. Настоящему. У которого и дворец, и гарем, и миллиарды во всех банках. Привезли ее туда самолетом, и никакая таможня их не проверяла.
Омар (так звали шейха, или так он хотел, чтобы называла его Ирина, или только одно это из его многочисленных имен она запомнила) сносно говорил на русском языке, и в его гареме она была не первой русской. Кроме того, Омар говорил на английском, французском, немного на испанском и поэтому «находил общий язык» со всеми своими наложницами и женами.
Ирина, поняв, что отсюда просто так не сбежать, приняла новые правила игры. Шейха ублажала старательно, играла в полное смирение, как деревенская дурочка радовалась его подаркам и ругала свою прежнюю жизнь в России. С ее слов получалось, что ее не в рабство продали, а в райские кущи.
Но совсем другое происходило в ее душе. И хотя Омар весьма по-джентельменски относился ко всем своим женщинам, у нее все равно оставалось чувство, что она всего лишь одна из картинок в большой колоде карт. Захотел хозяин поиграть — вынул нужную. С большой помпезностью шейх каждую неделю выдавал своим наложницам подарки. Всем разные. Не жалел денег и на наряды.
— Но какая русская баба согласиться быть просто отхожим местом для похоти?! — возмущалась Ирина. — Если и скажет, что согласна, так это только для того, чтобы потом потихоньку свои права на своего же хозяина предъявить! Ты себе не представляешь, с каким победным видом заходил этот передовик-многостаночник в наши покои!
И они улыбались ему навстречу. Улыбалась и Ирина. Старательно подыгрывала его постельным причудам, и косилась на четырех официальных жен. Уж те если заметят, что какая-нибудь резвая красавица стала больше других занимать сердце и другие важные органы их муженька, то со свету сживут быстро и надежно. После ужина почувствуешь сухость во рту, головокружение, начнешь задыхаться, а то и сразу кровавой слюной запузыришься. А ему что — он себе новых купит. Восток дело отнюдь не тонкое, а простое, как газета «Пионерская правда».
И все же Ирине удалось оттуда сбежать. Когда примелькалась она своему «шефу» (его постоянно заботили «новые покупки»), у нее появилось свободное время. Тратила она его на изучение языка, запоминание расположения комнат во дворце, парадных и запасных выходов, времени приезда служебных хозяйственных машин, а также на заигрывание с телохранителями. Последнее было не менее опасным, чем перейти дорогу женам, но этим занимались почти все европейки в гареме. Ожидание нерегулируемой очереди в спальню шейха многих не устраивало. Внешнедрессированные «янычары» (как называла их Ирина) тоже были не прочь в периоды отсутствия шефа позабавиться с белотелыми красавицами. Делали это скрытно не только от всех, но и друг от друга. Вот вам и Восток, вот вам и пуританские нравы.
Ирина выбрала самого молодого, близкого ей по возрасту. К тому же, как потом выяснилось, он был дальним родственником шейха. И употребила все чары, которые даны красивой и не совсем глупой женщине, чтобы вызвать в нем не просто похоть, но и настоящую страсть. Арабский мальчик вывез ее сначала из дворца, а уж потом и из страны пустынь и нефтяных королей. И проехала она с ним через Индию, Непал, Бирму... В Японии от него сбежала, и вот уже пять лет работает в этом ресторанчике и ничего другого от жизни не хочет.
— В Россию? — ответила она как-то на вопрос Ольги. — После того, что меня ни разу не искали, после того, что ты мне о ней рассказала, нет, не хочу. Даже богатой там жить не хочу. Знаешь, гарем научил меня жить в маленьком замкнутом мирке, а этот остров как раз то, о чем мечталось в далеком детстве. Россия отсюда мне кажется большим котлом, куда навалили всего, что под руку подвернулось, приправили всякой заразой, со всего мира собранной, и теперь кипятят на медленном огне. Отец мой и брат, небось, вместо отбойного молотка, касками на Красной площади стучат...
Последний год Ирина жила с разорившимся русским коммерсантом, которого очередной кризис в родной экономике застиг врасплох именно на этом острове. Коленька (как называла его Ирина) обратно ехать не решился, ибо опасался быть растерзанным кредиторами. Попив с месяц горькую, устроился работать техником в местном аэропорту для малогабаритных самолетов и имел там отличную репутацию. На жизнь и нехитрые развлечения им двух зарплат хватало.
Правда, на Ольгу Коленька, изредка появляясь в ресторане, смотрел с недоверием, даже, казалось, с презрением каким-то. Словно она была виновата в том, что он разорился, или хотя бы в том, что вместе с ним не разорилась она или ее муж. Но именно Коленька первым предупредил Ольгу об опасности.