Отражение
Шрифт:
— И все-таки нам он нужен в этом мире и в своем уме, отче, — заметил Семен, — если воспользоваться аллегорией, то можно сказать, что он знает, в чьих руках ключи от врат ада и с каким секретом там замок.
Когда братья уже садились в машину, отец Николай, все так же стоявший рядом с «медитирующим» Кляйном, смотрел им вслед.
— Как думаешь, — обратился он к Майклу, наверное, не рассчитывая на ответ, — это двое из одного или один из двух?
— Это не Каин и Авель, — ответил вдруг Майкл, не поворачивая головы.
Священник удивленно посмотрел на него, покачал головой, соглашаясь, поглаживая бороду.
— Но это и не Пересвет и Ослябя... Времена другие...
Глава четырнадцатая
ЗЕМЛЯ ПАВЛОВА-2
1
Боеспособных теулинских мужиков собралось немного — вместе с Павловым, Семеном Рогозиным и дедом Мониным еще пять человек. Но эти пятеро, как и Монин, были прирожденными охотниками, для которых тайга была родным домом. И долго им объяснять суть и смысл боевой задачи не пришлось. Только самый большой, но одновременно и самый добрый пятидесятилетний Егор Корчагин нет-нет да спрашивал, а, может, и настраивал себя таким образом:
— Неужто придется в людей стрелять? А то погоняли бы их просто так, взяли бы по дрыну — и ну по спинам окучивать?
— Нет, Егор Васильевич, надо будет стрелять, и стрелять надо будет метко. Ты их пожалеешь, они же тебя — никогда. Это тебе не на танцах мужиков с соседней деревни веслом гонять...
Все хохотнули, ибо случаи такие в Корчагинской молодости происходили довольно часто — выходил Егор Васильевич один против двух-трех десятков мужиков и всегда же выходил победителем. А драться ему приходилось в основном за свою будущую жену — красавицу Валю. Кулаком не бил, боялся зашибить насмерть, в основном, раскидывал по сторонам, а надоедали шибко — хватал дрын или весло, или деревцо какое выкорчевывал — и айда толпу гонять. А после того обычно происходили объяснения с участковым, где Егор Васильевич печально вздыхал, ибо закон он уважал и всю вину брал на себя. Погорячился, мол...
Дав мужикам отпустить пару добрых шуток в адрес местного силача, Павлов продолжил инструктаж.
— Главное помните: если мы дадим им рассредоточиться — нам туго придется. Там не просто бандиты, там хорошо обученные бандиты.
— А может, в них по ногам стрелять? — предложил дед Монин. — Нам ведь тоже отвечать придется, ежели мы первые палить зачнем.
— И то правда, — поддержал Семен.
Степан сидел в углу, как будто все происходящее его никак не касалось. Мужики украдкой косились на него, поражаясь его сходству с Семеном. А он смотрел куда-то в одну точку на потолке, думал об Ольге и Андрейке. Еще вчера утром Семен отговорил его брать с собой ребят из города, уверял, что деревенские справятся сами, а все сегодняшние разговоры вызывали у него чуть ли не пренебрежение к этим гуманным простакам. По ногам они будут стрелять! А те? Господи, да где это вообще все происходит?! Неужели в стране, где он родился и вырос, до сих пор не кончилась гражданская война?! Это ж не интервенты какие-нибудь прилетят сюда захватывать поселок. А, может, они и есть интервенты? Чужие на своей земле. И когда-нибудь все равно придется отражать это нашествие, иначе темнота окончательно сгустится, охватит своими слизкими лапами всю Рассею-мать, и не прокричать будет ее ни через какие-там парламенты-думы, ни через какие газеты, которые еще говорят с народом на его родном языке... А ведь готовился к этому Степан Андрееевич! Не зря же сыну репетитора по английскому языку нанял, поставил в его комнату мощный компьютер и даже к Интернету подключился, дабы не отставать от мирового сообщества.
Может быть, прав Семен? И не ветряные мельницы это вовсе, а самые настоящие враги. Страшные, как зомби, которых и убить-то непросто, убьешь одного — два на его место приходят, будто головы у Змея Горыныча вырастают. И чтобы победить их, нужна какая-то чистая святая молитва, которую всяк на своем месте по всей стране одновременно произнести должен.
— Для них оправдано все, что выгодно! — объяснял Семен мужикам, словно думал о том же.
Потом стали прикидывать огневую мощь теулинского отряда. Выходило не так уж плохо: у Рогозиных по карабину «Тигр», «Калашников», два пистолета, у деда Монина старенькая, но надежная вертикалка «Зауэр», картечь и медвежьи пули, у Корчагина — «Сайга», у Павлова — СКС, у низкорослого Тюлина — ТОЗ-16, у чернявого хохла Денисенко — тоже, Филиппов откопал где-то в дедовском сарае винтовку Мосина, которая с той самой гражданской войны не достреляла, и, оглядевшись по сторонам — нет ли посторонних — победно выложил на стол две «лимонки»...
— Мужик, у которого брал, побожился, что они боевые, — объяснил.
Павлов и Рогозины хохотнули. А два кума Фоменко и Ковтун расчехлили целых четыре «ижа» разных калибров.
— У них могут быть гранатометы, да вообще все что угодно, — высказался наконец из своего угла Степан.
Мужики понимающе кивнули, мол, не совсем еще тут в лесах одичали.
Семен достал из стола самодельную карту, где была нанесена злополучная поляна и ведущая к ней тропа, и стал наносить карандашом диспозицию, попутно объясняя теулинским ополченцам задачи для всех и каждого, а также возможные варианты развития событий.
— Только бы поляна чего-нибудь своего не учудила, однако, — задумался под конец дед Монин.
— Неужели то, что Кляйн рассказывал про нее правда? — усомнился Степан.
— Еще как! — в голос ответили мужики.
— Главное, чтобы его предупреждение о десанте Кобрина не было бредом сумасшедшего, — Павлов внимательно посмотрел на братьев, словно надеялся увидеть на их лицах опровержение своим словам, — все-таки не верится, что пусть даже беспредельно богатому банкиру придет на ум, никого не спросясь, захватить целый поселок и прилегающие к нему территории. Да и в аппарат я этот не очень-то верю...
— Жаль, ты Кляйна не видел, — перебил его Семен.
— Все свое детство мечтал на войне побывать, фашистов бить, — признался вдруг Егор Корчагин, — а до седых волос дожил и вся страна в плен попала.
— Ничего, — недобро зыркнул исподлобья Тюлин, — земля у нас большая, есть ишшо куда отступать, да и похоронить их всех места хватит.
Все замолчали и как-то одновременно посмотрели в окно, куда потянулась напряженная и гудящая, как ток в высоковольтных проводах, тишина, где еле заметно густели сумерки, словно запитывались от вечно непросыхающей грязи на проселках. Пасмурный вечер обещал прохладную ночь, а уж что будет завтра — одному Богу ведомо...
2
Ах, не по душе Кобрину была последняя задача, поставленная Осинским. Куда-то в тайгу — дюжина вооруженных до зубов бандитов, армейский вертолет... Маленькая горячая точка на севере?
— Ты там местным старикам и старушкам скажи, что охранять их прилетел, — насмешливо успокоил его накануне Осинский.
— Мы их всех в хорошие места и благоустроенные дома переселим. Обеспечим беззаботную старость, все будет, как полагается. Так что пусть твоя солдатская совесть тебя не ест!..
Как же — не ест! У самого Кобрина жила в такой же заброшенной деревушке под Воронежем мать. И почему-то ясно представилось ему, как садятся за околицей вертолеты, и одетые в камуфляжную форму боевики рассыпаются по деревенским улочкам, вваливаются в незапертые дома и выгоняют на улицу удивленных и напуганных стариков... Фашизм какой-то! Он представить себе не мог, что он сделает с человеком, который грубо толкнет его мать в спину, выгоняя ее из собственного дома! И пусть даже ей предложат, как обещал Осинский, благоустроенную квартиру, в чем Кобрин очень сомневался, он рассматривал бы это, как покушение на дом своего детства.