Отражение
Шрифт:
— Тебя ж здесь загонят, как зайца. — Единственный аргумент против пули нашелся у Степана.
— Я есть иностранный гражданин, — уже специально коверкая слова, углубляя акцент, ответил Маккаферти. — Меня надо будет судить. А я делать вид, что защищался. В моей стране не принято бросать своих граждан на территории стран третьего мира!
— Ах ты гадина американская! — не выдержал Степан. — Доберемся мы еще до вашего вертепа...
— Узнал, — скривился Маккаферти.
«Семина пуля-то», — улыбнулся последнему повороту судьбы Степан Рогозин.
Глава
ALTER EGO-1
1
Мужики стаскивали в одну кучу оружие «гостей». Корчагин и Кобрин спорили о чем-то, как старые друзья
— А Степан-то где?! — опомнился вдруг Семен, и тут же на северо-западном краю поляны грохнул выстрел. Откуда-то изнутри ударило в грудную клетку, а потом сдавило так, что не продохнуть. Вот-вот, казалось, лопнет от такого напряжения старый шрам. И досада, и боль, и гнев — одновременно.
— Маккаферти!.. — прохрипел Семен, и на этот хрип оглянулись все.
Все, кроме самого Маккаферти, ибо двух Рогозиных его разум воспринять не мог. Он уже бежал, не разбирая дороги, куда-то в чащу.
Семен же быстро оправился, и твердым голосом напомнил о своих командирских полномочиях:
— Павлов и Тюлин со мной! Остальные — присмотрите за ребятками.
— Там болото, Сема, я его знаю, — остановил его дед Монин, — а бегаю я не хуже вас молодых.
— Взял бы и меня, — зыркнул исподлобья Кобрин.
— Пошли, — махнул стволом калаша Рогозин и первым ринулся к опушке, рассекая травяное море.
Степана он увидел сидящим под кедром. На спортивной куртке слева выступило большое пятно крови. Брат был бледен, но еще дышал, прерывисто и хрипло. На губах тоже выступила кровь.
— Поговорим, брат, — прошептал он, не открывая глаз.
— Побереги силы...
— Отсюда ты никуда меня не успеешь довезти...
Семен, лишь бы что-то делать, прикладывал к ране на груди куски бинтов, лишь бы что-то говорить, обещал брату, что тот обязательно поправится, что еще и не такое бывает. Бывает, но не в трехстах километрах от ближайшей больницы. И ничего не мог поделать со слезами, которые нельзя было удержать никакой волей.
— Там еще кусок спины вырвало, — прошептал Степан, — так что уймись, дай главное сказать...
И Семен замер, держа в своей руке руку брата.
— Похорони здесь, в Теулино. Где-нибудь под елочками, но чтоб небо было видно. А вот это возьми, — протянул бумажник с документами. — На кресте напишешь: «Семен Андреевич Рогозин»...
— Упаси Бог!
— Это последняя воля... Ради Андрейки...
— Ольгу не обманешь...
— А ты и не обманешь. — И просто перестал дышать.
И Семен почувствовал, как его собственное дыхание тоже остановилось, не в силах пробиться через комок, вставший в горле. И ни зарыдать, ни крикнуть, ни с места двинуться...
— Надо делать, как он сказал. Как Семен перед смертью велел, — за спиной стоял вездесущий Иван Монин.
И какая-то вязкая серая хмурь вдруг неожиданно закрыла все небо, да вырвался из-под таежных замков на свободу ветер и рванул в одну сторону все ветви и лапы. Потемнело. И оттого что происходило и внутри и снаружи вдруг расхотелось быть сильным мужиком, тело обмякло, свернуться бы калачиком и уснуть, и чтоб мать по головушке гладила да шептала чего-нибудь ласковое.
Кто там сказал, что умирающие видят всю свою жизнь, как в ускоренном кино? Некогда им... А вот те кто рядом!.. И что-то давно забытое, но всегда бывшее поблизости, в потаенном уголке души что ли, все не может прорваться наружу, а еще жуткое чувство, что все это уже где-то и когда-то было. А груза на душе стало в два раза больше.
2
По указанной Мониным тропке Кобрин все же настиг Маккаферти. После короткой перестрелки у того кончились патроны, и теперь американский генерал тихо лежал за кочкой, уткнувшись лицом в мох. Кобрин и Тюлин постреливали над его головой, когда он пытался осмотреться, чтобы выбрать пути для дальнейшего бегства. И хотя очень хотелось Кобрину продырявить эту полную советов голову, он терпеливо ждал, когда появится Рогозин.
Как Маккаферти посмотрит в живое лицо только что убитого им человека? Сразу рехнется или завопит о неприкосновенности иностранных граждан, как это у них заведено?
Мужичок Тюлин тоже принял правила этой игры и щедро посыпал дробью кусты и стволы деревьев вокруг генеральского логова.
Наконец, на тропе появились Павлов и Монин. За ними с отсутствующим видом шел Рогозин.
— Маккаферти! — крикнул он так, что по всей округе поднялись кулики, а ветер на несколько секунд утих, словно это его окликнули.
И Джеймс Олдридж Маккаферти поднял голову. Встретились два обезумевших взгляда.
— Дьявол! — сказал Маккаферти, поднимаясь на ноги, и еще что-то затараторил по-английски.
— Дьявол — это по твоей части, — медленно наступал на него Рогозин.
Генерал пятился, не разбирая дороги. Тропа осталась чуть в стороне. Его закачало на зыбкой трясине. Со следующим шагом он провалился сразу по пояс и еще зачем-то наставил на Рогозина бесполезный пистолет. В последние минуты он думал, какой пулей можно застрелить отражение убитого только что человека. Дернулся пару раз и сразу увяз по грудь.
— А ведь желал ему Сема захлебнуться в болоте, — вспомнил вдруг дед Монин.
— Кто с дерьмом к нам придет, тот в дерьме и утонет, — перефразировал Кобрин, плюнул в сторону Маккаферти и пошел обратно на поляну.
За ним направились Тюлин и Павлов. Попричитав чего-то, засеменил следом Монин.
Подступающая к горлу Маккаферти смерть не радовала Рогозина, он наблюдал за происходящим, как наблюдал бы за ползущей по ветке или листу гусеницей. Генерал же изо всех старался умереть генералом и рычанием загнанного в ловушку зверя пытался подавить в себе крик о пощаде и о помощи. Ему уже пришлось запрокинуть голову, чтобы не хлебнуть болотной жижи секундой раньше положенного срока. И в этом положении вместо «помилуй, Господи» он еще успел прохрипеть: