Отражения
Шрифт:
В то время в Италии были очень сильны коммунисты, Советский Союз уважали, и Яков не чувствовал себя чужим, хотя и хотел вернуться на Родину. После победы он вместе с женой направился в |Милан, узнав, что там якобы открылась советская миссия. Они хотели вместе вернуться в СССР. Но тут произошла удивительная встреча, которая вновь в корне изменила его судьбу.
Молодые решили добираться в Милан через Венецию. Просто чтобы по дороге посмотреть этот город. И вдруг на улице Яков увидел группу молодых парней в английской военной форме с еврейскими шестиконечными звездами. Он не смог пройти мимо. Это были солдаты Еврейской бригады, сформированной в Палестине во время войны, когда войска Роммеля рвались в Египет. Теперь эти
— Куда тебе возвращаться, — сказали они. — У тебя ни дома, ни близких. Оставайся, помоги нам. И таким, как ты. И себе.
Яков остался с ними. А вскоре вместе с женой нелегально прибыл в Палестину. Они поселились в кибуце — сельскохозяйственной коммуне, где все работали, заменяя друг друга, ели в одной столовой, не получали зарплаты и верили в создание своего государства и… в Советский Союз.
— Мне и сейчас больно, когда я думаю о распаде СССР, — признается Яков. — Социализм — это не картошка, нельзя просто так все отбросить. Я хорошо помню, как в кибуце висели портреты Ленина и Сталина. И мы хотели построить светлое социалистическое будущее на этой земле. Поэтому я окончил офицерские курсы и в 1948 году воевал за независимость только что провозглашенного Израиля в чине майора. Мы хотели построить справедливый и единый Израиль — как для евреев, так и для живущих на этой территории арабов. Не вышло.
Они расстались с женой. Но неожиданно выяснилось, что его мать выжила в войне, и ему удалось переправить ее в Израиль, где она прожила до 96 лет и очень гордилась сыном. Тем более что три десятилетия, до пенсии, Яков проработал в израильской разведке. Чем он занимался, не говорит и сейчас. Известно лишь, что в начале шестидесятых получил награду «За вклад в укрепление безопасности страны».
В разведке он встретил и свою вторую, нынешнюю, жену. Они живут вдвоем, читают друг другу вслух его любимого Гейне на иврите и обсуждают политику. Он ни разу не был ни в Союзе, ни в СНГ, хотя каким-то образом сохранил прекрасный русский язык. Их дочь — профессор университета. Дочь от первого брака перебралась в… Германию. А внук на момент нашей встречи сидел в военной тюрьме за отказ служить, как он считает, на «оккупированных территориях».
— Я горжусь этим мальчиком, — говорит Яков. — него есть характер. Мы воевали всю жизнь и построили то, что построили. Мы воевали с фашизмом, у нас была мечта и была идея. Сегодня я этого не вижу. Что будет с миром, с нашими внуками, с Израилем через пятьдесят лет? И будет ли Израиль? Я в этом не уверен.
«Если все это правда, то через десять лет не будет Советского Союза»
В феврале 1956-го на 20-ом съезде партии Н. Хрущев зачитал свой закрытый доклад с разоблачениями культа личности Сталина. Считается, что этот почти шестидесятистраничный документ, приоткрывший то, о чем не знали, чему не верили или не говорили вслух, перевернул весь социалистический лагерь, заставил пересмотреть и недавнее прошлое СССР, и суть красной тоталитарной системы. И, тем самым, положил начало ее распаду.
А выкрал и передал на Запад доклад польский журналист Виктор Граевский….
Он жил в типовой квартире многоэтажного дома на окраине израильского города Ришон Ле-Цион. Обычная гостиная без излишеств: фото, картины, диван, стол, телевизор. Он смотрел израильские и русские каналы. Поэтому, когда я напрямую и без рекомендаций перезвонил ему и представился, проблем не возникло. — Приезжайте…
Я быстро установил камеру, навесил микрофоны и он продолжил. По-русски, почти без акцента.
На самом деле его фамилия Шпильман. Граевский — псевдоним. Более польский, менее — еврейский. Когда началась Вторая мировая война, ему было четырнадцать лет, семья Шпильманов успела бежать на восток,
После Победы они вернулись в Польшу. Вскоре родители репатриировались в Палестину. Об этом не говорят, но даже после уничтожения почти трех миллионов польских евреев нацистами, уже после войны, в стране произошли погромы. Выжившие, а точнее, вернувшиеся польские евреи тогда, в большинстве своем, уехали — в США и навстречу возрождающемуся Израилю. Они не хотели оставаться на пепелищах домов и родных в Европе.
Виктор остался. Он был молодой, энергичный, верил в коммунизм и в светлое будущее, несмотря ни на что. Успел жениться и развестись. Его, грамотного и знающего русский, взяли в головной офис главного агентства печати Польши — ПАП.
Ступников: А не мешало вам, тем более, тогда, что ваши родные в Израиле?
Граевский: Совершенно не мешало. Я переписывался со своими. Однажды кто-то спросил меня: «А почему ты поддерживаешь связь с фашистской страной?» И я ответил, что это не «фашистская страна», и там живут мои родители, сестра. Больше никто и не спрашивал.
— А по убеждениям вы были социалист?
— Я был честный коммунист. Помню еще Дворец пионеров в довоенном Львове. И потом мы были на стороне Советского Союза и чувствовали себя благодарными ему за борьбу против фашизма. В Польше я сразу вступил в партию, потому что верил в ее идеалы. В коммунизме меня привлекала идея всеобщего братства независимо от национальности — и поляки, и евреи, и турки, и японцы… А после того, что произошло в Польше во время войны с евреями — особенно. «Теперь, — думал я, — мы все будем равные и свободные.»
— И что произошло потом?
— Мой отец тяжело заболел. Я обратился с просьбой о разрешении поехать в Израиль, чтобы его навестить. Мне выдали паспорт и так я снова увидел своих близких. Та поездка в Израиль перевернула всю мою жизнь. Я захотел уехать. Но середина пятидесятых годов прошлого века — это самый разгар «холодной войны» между СССР и Западом. Для журналиста солидного государственного агентства выезд был проблематичен, а бежать, то есть просто остаться, я не хотел. Мне Польша ничего плохого не сделала. Я вернулся и написал заявление в партию с просьбой разрешить мне выезд к родным и вступить в коммунистическую партию Израиля. Никакого ответа не было, но и проблем тоже не возникло. Все шло по- прежнему. Я работал главным редактором отдела новостей из Советского Союза и «стран народной демократии». Так и жил: де-факто в Польше, а душой уже в Израиле.
Но у меня была подруга, Люция, которая работала директором канцелярии первого секретаря ЦК польской объединенной рабочей партии Эдварда Охабы. Поскольку я был в разводе, свободный, то часто заскакивал к ней, в здание центрального комитета, поболтать за чашечкой кофе.
И вот, в один прекрасный день, в феврале 1956 года я пришел к ней, как обычно, но она была очень занята и попросила посидеть немного, подождать — может и получиться отпроситься, чтобы спуститься в кафе. И убежала. От нечего делать, я увидел у нее на столе какую-то брошюру в красной обложке с надписью «совершенно секретно» или «государственная тайна». Под грифом было написано, что это доклад Никиты Хрущева на 20-ом съезде партии. На русском языке. Когда подружка вернулась, я спросил, могу ли взять его с собой, чтобы почитать — раз уж она занята. «Хорошо, — ответила Люция. — Но только на пару часов. Он должен храниться в сейфе…»