Отрешенные люди
Шрифт:
— Осатанеешь с вами, — Иван плюхнулся на лавку и вытянул ноги, прислонясь к стене, шапку кинул на кровать, но Аксинья тут же подобрала ее, положила ему на колени.
— Долго не засиживайся, на службу мне пора. Сегодня в Знаменской церкви митрополит служить должен, успеть надобно.
— Успеешь на свою службу. Посоветуй лучше, как быть мне…
— Случилось чего?
— А, поди, нет?! Дружков моих взяли всех. И Кувая и Легата. Чую других, кто дружбу со мной водил, вместе с ними замели.
— Впервой, что ли? — дернула чуть плечиком Аксинья. — Выручишь. Дашь, кому надо и выпустят, велика печаль.
— Некому давать! — хряснул кулаком по столу Иван. — Давалка не та стала! Полковника Редькина надо мной поставили.
— И что с того? Хрен редьки не слаще, все берут, и этот возьмет.
— Да не знаешь ты его. Зверь он! Волк лесной! Он меня на Макарии накрыл, едва ноги унес. А сегодня в участок вызвал и велел к завтрашнему вечеру доставить со всей Москвы фальшивомонетчиков к нему в кабинет. Где я их возьму?
— Сурьезное дело, — Аксинья присела на табурет перед ним, заглянула в глаза, — бабы говорили, слыхала, будто много фальшивых денег появилось в городе нонче. Поспрашивай своих людей, авось, кто и слышал чего.
— Не так просто все, — мотнул чубом Иван, — время, время надо, а где оно, время–то? Редькин сказал, коль не приведу поддельщиков тех, то меня заместо их в острог определит, точно сделает, — Иван от жалости к самому себе выразительно хмыкнул носом и глянул в глаза Аксиньи. — Как быть–то, Ксюша? Может, в бега податься? Уйду в леса, и не найдут до конца жизни.
— Кому ты там нужен, в лесах–то? — впервые улыбнулась Аксинья, и лицо ее ожило, озарилось: заиграли голубизной глаза, блеснула капелька слюны на губах, встрепенулись крылья носа, вспорхнули длинные ресницы. — Не балуй, не балуй, — отстранилась от вновь протянутой ивановой руки, — сказала, не время… Давай–ка лучше подумаем, как поступить тебе. Может, кого из старых друзей–товарищей повстречаешь? Авось, да они чего скажут. С Камчаткой давно виделся?
— С Петром? После Макария встречались пару раз, но он как узнал, что я в Сыскной приказ определился, то и здоровкаться не желает.
— А еще кто? Кто с тобой к Макарию хаживал?
— Двоих я во время облавы Кошкадавову сдал, где теперь они, и не ведаю, а остальные затаились. Да и не будут говорить со мной.
— Пообещай денег, заговорят.
— Ой, Аксинья, плохо ты тех мужиков знаешь, они за деньги продавать один другого не станут, не та порода.
— Тогда тащи их в Сыскной приказ к своему Редькину, заместо тех фальшивомонетчиков, зачтется на первый случай.
— Думал я, Ксюша, об этом, думал… Тогда мне, в самом деле, придется из города подаваться: зарежут или в реку засунут.
— А другого выхода у тебя нет, — пожала та плечами, — прости, Ванюша, пора мне идти.
— Спасибо, что приветила, — поднялся Каин и шагнул к дверям, — прощай покудова…
"Может, и впрямь Камчатку сыскать да поговорить с ним, подскажет чего…" — думал он, вышагивая по наполняющимся народом московским улочкам. Ноги сами направляли его к Каменному мосту, куда он когда–то отправился в первый раз с Петром Камчаткой. По дороге купил четверть пшеничного вина, каравай хлеба и, поглубже надвинув шапку на глаза, шагнул в полумрак моста, и сразу разглядел вскочивших с земли оборванцев, приготовившихся кинуться врассыпную. Но, увидев, что он один, с четвертью в руках, сочли то за добрый признак и дождались, пока Иван подойдет поближе.
— Здорово ночевали, — поздоровался он первым и поставил бутыль на землю, — похмелиться желаете?
— Оно можно, коль не шутишь, мил человек, — ответил за всех старик с маленьким приплюснутым носом и огромным шрамом через щеку. Всего же под мостом оказалось шестеро одетых во что попало неопределенного возраста мужиков, но мог оказаться кто–то и за загородкой, в самой глубине, под перекрытием.
— А чего шутить, когда башка трещит, — сверкнул глазами по сторонам на всякий случай Иван, — выпить из чего, найдете?
— Как не найти, — тонким голосом отозвался молодой еще парень и достал из заштопанного мешка деревянную кружку, подал.
— Давай, батя, первым, — подал почти полную кружку Иван старику, кличут–то как тебя?
— Демьян, — ответил тот, облизнувшись, и принял кружку, выпил большими глотками, вернул обратно, — а ты, добрый человек, кто будешь? Однако, встречал я тебя ране где–то, да не припомню…
— Иваном меня звать, — неохотно назвался Каин, налил другим, последним — себе, закусил хлебным мякишем и осторожно поинтересовался:
— Петьку Камчатку кто из вас знает? — увидев, как оборванцы переглянулись меж собой, он догадался, что видели его недавно, а может… он уверенно шагнул в сторону деревянной загородки, как старик вдруг выхватил нож из–за голенища и, поигрывая им, заявил:
— А ведь признал я тебя, милок. Ванька Каин ты. Сыскарь проклятый! Много нашего брата на каторгу спровадил, а теперь за нас взяться решил? Не выйдет! Счас я тебе кишки наружу выпущу, — и он взмахнул рукой, пытаясь ударить Ивана в живот. Но тот вовремя отскочил в сторону и с силой ударил старика четвертью по голове. Бутыль разлетелась на мелкие осколки, и старик рухнул со стоном на землю, по его седой шевелюре заструилась алая струйка крови, смешанная с вином.
— Бей гада! — заорали остальные и двинулись на Ивана. Он попятился, сунул руку за голенище и также выхватил кривой нож, с которым по давней привычке никогда не расставался.
— Не подходи! — заорал он во всю глотку, зная, что подобное отрепье можно сдержать лишь криком, угрозами:
— Всех порешу! Не знаете, с кем связались!
— А ведь и впрямь, зарежет, — отскочил в сторону парень, что подавал кружку. — Каин ведь, много про него всякого слыхивал.
— Каин, говоришь, появился у нас, — раздался вдруг знакомый голос из темноты, и к ним шагнул, поигрывая неизменным кистенем, сам Петр Камчатка. Чего–то давно не заходил, Ваня…