Отрешенные люди
Шрифт:
— Перед тобой открываются изумительные перспективы, — попробовал зайти с другой стороны граф, — ты сможешь легко продвигаться по службе, спокойно путешествовать, везде тебе будут оказывать помощь и покровительство, учти, во всех просвещенных странах существуют общества, подобные нашему, и мы связаны с ними. Со временем тебе сообщат тайные слова, которыми ты сможешь воспользоваться в любом ином государстве, тебе будут в определенных случаях оказывать материальную помощь, наконец, ты всегда в случае грозящей опасности можешь обратиться к нам, и тебя не оставят одного. Подумай, Гаврила Андреевич.
— Уже подумал. За чинами, как тебе известно, не гонюсь, денег, сверх получаемых мной, не трачу, а что до врагов, то у кого их нет. Справлюсь с божьей помощью.
Они уже въехали в город и долго молчали, каждый думая о своем. Кураев из увиденного им на тайном собрании, понял, что за кажущейся поддержкой членам ложи будет выставлено обязательное правило подчинения старшему, выполнения всех приказов. Сегодня могут предложить кого–то выследить, завтра потребуют огласить содержание тайной депеши, которую член ложи по службе вез куда–то, а там… и до неповиновения государыне недалеко. Нет, давши одну присягу на верность, вторая явится нарушением первой, а потому, лучшее для него — не вступать в тайное общество, оставаясь честным перед самим собой.
Дома слуга передал ему записку от графа Бестужева—Рюмина, где он просил срочно и не мешкая приехать к нему. Делать было нечего, и он велел заложить коляску и вскоре уже подъезжал к неосвещенному дому канцлера. Уже возле самых ворот к нему на подножку вспрыгнул какой–то человек и, прежде чем поручик успел схватиться за шпагу, тихо проговорил:
— Надвиньте шляпу поглубже на глаза, а то на той стороне, — он кивнул, — соглядатаи стоят. Граф послал меня вас встретить.
"Что за черт, и здесь маскарад", — выругался про себя Кураев, но сделал так, как просил его незнакомец.
Канцлер ждал его в своем кабинете, освещенном ярким пламенем от камина. Сам граф был в длинном атласном халате, в черной шапочке и низко склонился над какими–то порошками, которые ссыпал в большую стеклянную колбу.
— Прошу прощения, — кивнул он поручику, — садитесь, и подождите несколько минут, пока я закончу свой опыт.
Кураев безмолвно устроился подле камина и с интересом стал следить за канцлером, который взял колбу в руки, долил в нее какую–то бурую жидкость и закрепил над горящей спиртовкой, принялся ждать. Жидкость вскоре забурлила и неожиданно окрасилась в огненно–желтый цвет. Граф быстро снял ее с огня и осторожно слил в узкую пробирку через стеклянную воронку с фильтром.
— Почти получилось, — довольный, сообщил он, встряхивая пробирку.
— Не философский ли камень, случаем, искать изволите, ваша светлость? шутливо поинтересовался Кураев.
— Чего это вдруг? — глянул на него канцлер. — Что я, братец, на дурня похож? Пущай там, в Европах, безумцы всякие его ищут. Мое же занятие просто и безобидно — исследую свойства различных веществ, которые наши горе–медики используют при лечении больных. Сам–то я у них лечиться не рискую и вам не советую, у меня на всякие такие случаи свои лекарства имеются. Ладно, о том в следующий раз поговорим, а сейчас рассказывайте, что вы узнали на тайном собрании.
— Вы и об этом извещены? — брови у Гаврилы Андреевича невольно поползли вверх.
— Забываешь, какая у меня должность, голубчик. Мне и положено первому в государстве обо всем знать. Говори, говори давай, — нетерпеливо тряхнул он головой и потянулся к своей музыкальной табакерке.
— Так слово с меня взяли, граф, мол, никому открываться не должен, кроме собратьев, которые там присутствовали.
— Вон оно что, — пробормотал Алексей Петрович и быстро прошел к своему столу, поковырялся с замком и извлек из ящика какую–то бумагу, и с ней в руках подошел к поручику, — читай, — приказал ровным голосом.
— Сей аттестат выдан… — начал он и быстро пробежал глазами по строкам, из которых явствовало, что канцлер имеет право входить в любую из европейских масонских лож и признается человеком с правом владения высшего титула тех лож.
— Уразумел? — спросил обескураженного поручика Бестужев—Рюмин, — Бумага эта подлинная и прислана мне из Англии из самой наиглавной ложи, членом которой я с тех пор и считаюсь. Так что не скрытничай, а докладывай по порядку все, как есть.
— Слушаюсь, — покорно склонил голову Кураев и подробно изложил весь обряд посвящения, где он происходил и кто там присутствовал.
— Молодчина, — похвалил его граф, — премного тобой доволен. Сам–то не вступил в ложу? И правильно сделал. Баловство это все, но вред может немалый принести. Сам понимаешь, что болтать лишнее ни о ложе, ни о нашей встрече ты не должен, а потому подай завтра бумагу по начальству с просьбой предоставить тебе отпуск. Напиши, будто на излечение поедешь в свое имение. Где оно у тебя?
— Возле Твери, — пояснил Кураев.
— Вот и поезжай с Богом, отдохни от забот, от разъездов, а как мне понадобишься, я тебя сам разыщу.
… А уже на другое утро граф Алексей Петрович Бестужев—Рюмин бодрым шагом входил в приемную императрицы и сердито приказал выскочившему из соседней комнаты камер–лакею:
— А ну, мил человек, доложи, кому положено, что канцлер российский с важным донесением явился на доклад к императрице.
На удивление, его приняли довольно быстро, и, когда он лишь переступил порог царского кабинета, то увидел стоящего сзади Елизаветы Петровны в роскошном парике с прядями, достающими до пояса, Ивана Ивановича Шувалова.
— Что у тебя стряслось, граф? — чуть сморщив нос, высокомерно глянула в его сторону императрица.
— Нам бы, государыня, с глазу на глаз переговорить, — внутренне сжавшись и глядя в глаза Шувалову, попросил канцлер.
— Какие такие секреты у тебя, про которые нельзя при ближнем моем человеке говорить, — тем же неприязненным тоном заявила Елизавета Петровна, — говори, говори, не стесняйся.
— Да уж нет, государыня, погожу, — и не думал сдаваться Алексей Петрович, не отрывая глаз от переносья Шувалова. Тот почувствовал, что канцлер не уступит и счел за лучшее удалиться.