Отрешенные люди
Шрифт:
Кошкадавов чертыхнулся, но ссориться с Каином не захотел и больше в подобных случаях за Иваном не посылал. А тот стал появляться в участке лишь раз в месяц, сгонял опять огромное число воров, жуликов и разных праздно шатающихся людей и пропадал до другого раза.
Как–то Елисей Кузьмин ехал в пролетке по улочке, выходящей к Мытному двору. Едва он миновал большущий дом, откуда неслись громкие крики и что–то, похожее на пение, как наперерез ему кинулся сильно подвыпивший мужик, схватил лошадь под уздцы и заорал во всю глотку:
— Начальник! Дорогой ты наш! Добро пожаловать в гости к Ивану Осиповичу, давно тебя поджидаем…
Следом за ним выскочил и сам Ванька Каин, в одной рубахе и босиком. Он подскочил к пролетке и принялся тащить капитана–исправника за руку в дом. Немного посопротивлявшись, Елисей Кузьмич решил, больше из любопытства, зайти к своему подчиненному, поглядеть, как и чем тот живет. Он никак не ожидал, что его встретит хмельная компания в двадцать–тридцать человек, сидящих за столами, переходящих из комнаты в комнату с кружками в руках и громко горланящих песни, каждый на свой манер.
— Прошу любить и жаловать начальника моего, Елисея Кузьмича, представил его гостям Иван. — Лизка, тварь этакая, быстро дорогому гостю лучшего вина полную чару! — заорал он. Из–за занавески высунулась всклокоченная голова еще молодой, чернявой девицы и тут же скрылась. Хозяйка моя, — махнул в ее сторону Иван, — шебутная девка.
— Не–е–е… Мне пить сегодня никак нельзя, — короткое время сопротивлялся Елисей Кузьмич, когда ему поднесли серебряную с чернением чарку, но Каин чуть ли не насильно влил в него вино, усадил за стол.
— Все служба да служба, — дыша сивушным перегаром прямо ему в лицо, заговорил Иван, — кто нонче так живет? Погляди на меня, Елисей Кузьмич. Кто я был? Дворовый! А стал? Самым известным сыщиком на Москве. Меня теперича и в Твери, и во Владимире, да и в Нижнем знают. И еще знают, что спуска не дам никому. Слышишь? Ежели попался, то все, шалишь, держи ответ по закону и не царапайся. Ага? Кузьмич? Давай еще выпьем.
— Уважь нас, ваше высокоблагородие, — потянулись к нему с разных концов стола с чарками подозрительного вида мужики, в которых Кошкадавов без труда узнал многих из тех, кого Каин доставлял в участок.
— А ты не гляди, не гляди, что морды у них знакомые, — поймал его взгляд Каин, — они откупились от тюрьмы, слово дали мне во всем помогать и обо всех воровских делах на Москве докладывать. Теперича друзья оне мои и во всякий неурочный час могут ко мне в дом постучаться. Вот оно какое дело выходит.
Капитан–исправник выпил один раз, потом другой, и вдруг его взяло зло на этого хитрого и везучего совсем молодого парня, который в короткий срок обзавелся и домом, и бесплатным харчем, доходы у него — прямо–таки как у генерал–губернатора, судя по угощениям на столе, зато он сам ходит все еще в капитан–исправниках, а через пару лет ему стукнет пятьдесят годиков и со службы придется уйти, хочет он того или нет. А у него дочь на выданье, пристраивать надобно, сын в недорослях ходит, и тому местечко выхлопотать надо. Все надо, надо, надо… Где же справедливость? Куда власти смотрят? Да разве он сам не власть?
Елисей Кузьмич и не заметил, как начал говорить вслух, высказывая все обиды, всю многолетнюю горечь мигом притихшим каиновым собутыльникам:
— За что служу? За гроши! Дом путный себе купить не могу, на полицейской коляске езжу, своей до сей поры нет и не скоро будет. А сапоги? Сапоги, гляньте, какие! — с этими словами он задрал прямо на лавку ногу, и все увидели огромную дыру на подошве.
— Эй, Кувай али кто там, — неожиданно крикнул Иван, — сымай свои сапоги и его высокоблагородию мигом одеть.
— А я сам как буду? — пробасил тот.
— За тебя не боюсь, ты себе мигом новые справишь, лучше прежних. Кувай подчинился и с поклоном подал Кошкадавову свои почти новенькие сапоги. Но капитан–исправник словно и не заметил их, а продолжал изливать душу дальше:
— А как со мной начальство разговаривает?! Как со скотом каким! И что с того, что не дворянин я? Что с того? Можно, если он полицмейстер, то мне в морду кулаком шпынять? Я при должности состою, и он тем самым не меня, а должность мою обижает. Ежели кого из высоких господ обворуют или пропадет там что, то меня вызывают, и айда, ищи день и ночь, где хошь, их пропажу, не ешь, не спи, а найди им безделушку, которую они на балу по оплошности своей обронили. Я им не пес какой, чтоб за безделушками, высунувши язык, бегать…
— Елисей Кузьмин, да ты нам только скажи, и мы тебе десяток таких безделушек притащим, — обняв начальника за плечи, втолковывал ему Иван.
— Точно говоришь? — из глаз Кошкадавова покатилась пьяная слеза, и он поцеловал Ивана прямо в мокрые губы. — Люблю за такие слова. Только и ты со мной веди себя по чину. Я, как ни как, а все ж таки капитан, да еще и исправник…
— Не шиш с бугра, — рассмеялся кто–то, но Ванька Каин так зыркнул в его сторону, что он чуть язык не проглотил.
— А со мной надо держаться почтительно и во фрунт стоять. Все слышат? мутно глянул он по сторонам. — А то ведь я могу и в Сибирь запросто спровадить, где Макар телят не пас. Оч–чень предалеко…
— Лизка, — крикнул Иван, — проводи его высокоблагородие в спаленку да раздень его как надо, приголубь его, — шепнул он ей на ухо. Лизка понимающе улыбнулась ему, и Кошкадавова с трудом вытащили из–за стола, повели его в спальню, где он оставался до утра. Лизка Кирпичникова долгое время находилась в спаленке, и вся компания заговорчески заулыбалась, когда она вышла оттуда, небрежно покрывая голову ситцевым в горошек платочком.
— Золото у нас, а не начальник, — громко сказал Иван, — давайте за его здоровье и выпьем, чтоб жил он долго и мы при нем исправно службу несли.
Когда Елисей Кузьмич Кошкадавов проснулся утром, повел вокруг опухшими глазами, то первое, что он увидел — это голую спину незнакомой черноволосой девицы, расчесывающейся перед большим, в серебряной раме, зеркалом. Постепенно память вернулась к капитан–исправнику, и он тихо застонал. Когда он вышел весь скрюченный и согбенный, то честная компания, казалось, и не выходила из–за стола. Ему налили опохмелиться, потом на посошок, и он отправился домой, где в тот же вечер повесился у себя на чердаке. Ванька Каин с дружками тихо–мирно проводили его на старое кладбище при Алексеевском монастыре, выпили за упокой души раба божьего Елисея и стали ждать–гадать, кого им поставят в начальники.