Отродье ночи (Шорохи)
Шрифт:
Такер засмеялся и захлопал в ладоши. Он повернулся к Фрэнку:
— Ваш напарник наблюдателен.
Фрэнк улыбнулся.
— Настоящий Шерлок Холмс.
Тони попросил Такера:
— Удовлетворите мое любопытство. Чем вы занимаетесь?
Такер подался вперед, вдруг нахмурился, и подняв руку, потряс огромным страшным кулаком.
— Я модельер женской одежды.
Тони удивленно моргнул.
Откинувшись на спинку кресла, Такер захохотал.
— Я модельер женской одежды, — повторил он, успокаиваясь. — Правда. Мое имя приобретает известность среди дизайнеров Калифорнии. Когда-нибудь его услышит весь мир. Обещаю вам.
Фрэнк спросил:
— За торговлю героином и кокаином вы отсидели четыре года. Как это вам удалось переключиться на женскую одежду?
— Попав в тюрьму, я проклинал общество за то, что оно сделало со мной. Я проклинал власть белых. Я ненавидел весь мир, но никогда — себя. «Ты, грубый пижон, — говорил я себе, — еще даже не стал взрослым. Ведь взрослый — это тот, кто в состоянии отвечать за свою жизнь, поэтому многие люди навсегда остаются детьми».
— Что же так повлияло на вас? — спросил Фрэнк.
— Сущая ерунда. Человеческую судьбу часто меняет какой-нибудь мелкий случай, и это всегда изумляло меня. Я посмотрел телевизор. Шли шестичасовые новости, программа о преуспевающих черных. Замечательная вещь. Пять серий. Поначалу мы подумали, что это будет один смех. Репортер все время будет задавать глупые вопросы типа: «Почему же эти бедняги не могут хорошо трудиться и стать такими же богатыми, как Сэмми Дэвис?» Слава Богу, в передаче не оказалось спортивных звезд.
Тони знал, как проходит интервью с черными миллионерами. Журналисты выбирали преуспевающих бизнесменов, которые начинали с нуля и теперь сказочно разбогатели. Один — крупный собственник, другой — владелец ресторанов, у третьего — несколько магазинов. Обычно приглашали человек десять-двенадцать. Они сходились в том, что черному труднее сколотить состояние, чем белому, но тут же признавали, что на деле все оказалось проще, чем они ожидали, и соглашались, что в Лос-Анджелесе шансов разбогатеть всегда больше, чем в Алабаме или Миссисипи, даже чем в Бостоне или Нью-Йорке. Действительно, в Лос-Анджелесе черных миллионеров много, больше, чем в остальных, вместе взятых сорока девяти штатах. В Лос-Анджелесе жизнь постоянно меняется. Обычный южный калифорниец не приспосабливается к ритму перемен, а включается в него и получает от этого удовольствие. Это состояние непрерывного изменения привлекает двинутых и просто сумасшедших, но также манит к себе умных, предприимчивых и изобретательных. Вот почему многие научные и технические идеи зародились и были воплощены именно здесь.
Конечно, в Лос-Анджелесе тоже царили расовые предрассудки, но если белая семья где-нибудь в Джорджии изживала их только в шестом — восьмом поколении, то среди калифорнийцев метаморфоза отношения к черным происходила в несколько раз быстрее. В жизнь Калифорнии органично вошла испанская культура, получившая второе дыхание на новой родине. Несколько человек, выступавших по телевидению, примерно в одних словах объясняли необычную текучесть общественного устройства Южной Калифорнии и пыл, с которым люди ожидали перемен. Дело здесь, говорили они, еще и в геологии. Когда живешь на изломе земной коры и почва без предупреждения уходит из-под ног, не воздействует ли это на подсознание человека? Условия жизни можно изменить, конечно, но не такими разрушительными средствами.
— В этой программе выступили чернокожие миллионеры, — продолжал Юджин. — Парни в камере улюлюкали и называли их «Дядями Томами». Но я призадумался. Если они смогли, почему мне не попробовать? Я не глуп и не урод, даже красивее многих из них. Эта мысль поразила меня, точно яркий фонарь осветил мне мозги. Лос-Анджелес — моя родина, и если она даст шанс, то зачем отказываться от него. Конечно, некоторым из них пришлось действовать, как Дяде Тому, но главное — результат: получить миллион и зажить самостоятельно. — Такер засмеялся. — Так я решил разбогатеть.
— Вот она, сила рационального мышления, — сказал Тони.
— Почему моделирование женской одежды? — спросил Фрэнк.
— Я проверил себя на тесте и узнал, что это подходит мне. У меня есть вкус. Своим подругам я помогаю выбрать в магазинах одежду, они всегда остаются в восторге, выслушивая комплименты знакомых. Так я записался на университетскую программу дизайна и несколько бизнес-курсов. Выйдя на свободу, я подрабатывал в закусочной некоторое время, снимал дешевую комнату и на всем экономил. Я придумал несколько моделей, заплатил швеям за работу и начал продавать готовые вещи. Это было чертовски непросто. Мне приходилось идти в банк, брать ссуды, однако я решил не сдаваться и вцепился зубами в свою мечту. Постепенно дела пошли лучше и лучше. Я встал на ноги. Через год я хочу открыть магазин. Вы обязательно увидите вывеску «Юджин Такер» на Беверли-Хиллз. Обещаю вам. Тони встряхнул головой.
— Вы замечательный человек.
— Нет. Главное — я живу в замечательном городе и в замечательное время.
Фрэнк держал в руке плотный конверт со снимками Бобби Вальдеса.
Он постучал конвертом по колену и сказал Тони:
— Мне кажется, мы пришли не туда.
— Похоже, что так.
Такер подался вперед.
— А что вы хотели?
Тони рассказал ему о Бобби Вальдесе.
— Хотя я давно порвал со старым занятием, но в некотором смысле связан с тем миром. Пятнадцать — двадцать часов в неделю я уделяю работе в «Селф-Прайд». Вы знаете, это общегородская компания по борьбе с наркотиками. Я чувствую, что часть долгов еще не оплачена, понимаете? Добровольцы работают с детьми, собирают информацию, оказывают анонимную материальную помощь. Мы знаем, где живут «толкачи» наркотиков. Мы ходим по домам, беседуем с родителями и детьми, выведываем все, что им известно. Потом составляем досье на торговцев и передаем в полицию. Если Вальдес сейчас занимается уличной торговлей, то, возможно, я смогу помочь вам.
Фрэнк сказал:
— Я должен согласиться с Тони. Вы действительно замечательный человек.
— Стоп, я не заслужил похлопываний по спине за работу в «Селф-Прайд». В свое время из-за меня много хороших мальчиков стало уличными «толкачами». Долго, долго придется мне работать, чтобы сравнять неприятный счет.
Фрэнк подал ему фото.
Такер внимательно рассмотрел их.
— Я знаю этого паршивца. Он один из тех, на которых мы собираем материал.
В предчувствии близкой развязки тревожно забилось сердце у Тони.
— Но он не называет себя Вальдесом.
— Жуан Масквези?
— Нет. Кажется, Ортис.
— Вы знаете, где он?
Такер поднялся.
— Я позвоню в информационный центр «Селф-Прайда». У них, возможно, есть адрес.
Такер направился на кухню, задержался в дверях и, повернувшись, сказал:
— Если хотите, посмотрите модели в кабинете. — И показал на двустворчатую дверь в большой комнате.
— С огромным удовольствием, — поблагодарил Тони.
Они вошли в кабинет. Мебели здесь оказалось еще меньше, чем в большой комнате. Посредине дорогой чертежный стол с лампой. Рядом — обитый кожей высокий стул с узкой спинкой, за ним — шкаф с выдвижными ящиками на колесиках. У окна стоял, наклонив голову, манекен с широко распростертыми объятиями. Куски яркой ткани валялись у его гладких блестящих ног, кипы рисунков и чертежные принадлежности лежали на полу у стены. Очевидно, Юджин Такер был уверен, что скоро подберет соответствующую мебель для своего дома и, пока довольствовался тем, что имеет, не желая тратить деньги на временную обстановку.
«Вот он, калифорнийский оптимум», — подумал Тони.
К стене были приколоты несколько набросков и законченных рисунков. Такер, по замечанию Тони, чувствовал цвет и тонко подчеркивал детали своих моделей. Каждый дизайн был неповторим: без сомнения, над ним работал талант.
Тони было трудно до сих пор поверить, что этот крепко сбитый человек с мускулистыми руками — дизайнер женской одежды. Но так уж ли он сам отличается от Такера? Днем Тони — хладнокровный инспектор, но ночами он — художник, склонившийся над холстом в квартире-студии и пишущий, пишущий, пишущий. В чем-то они с Такером — братья. Вскоре вернулся Такер.