Отродье
Шрифт:
Верно подметила тетка Смиляна – разомлели гавраны, поутихли.Да не спокоен был воевода Горазд. Опытный воин, многое повидал он на своем веку, и пропажа бортниковой дочки не давала ему спать по ночам. Настойчиво рассылал воевода гаврановы дозоры по бору до тех пор, пока одного из дозорных не растерзали волки. Взъярился на воеводу Марга. С того дня посчитали Стояну сгинувшей, и дозоры в леса более не высылали.
Но осторожен и оглядчив был Горазд. Намётанным глазом,чутьем старого зверя приметил он переменившийся вид и взгляд Гаяны, что на княжеской поварне прислуживала. Бывало, куру иль утицу ощипывает, да молчит, глаза поднять не смея. А
Велел воевода верному человеку из дворни приглядывать неприметно за Гаяной. На другой день после полудня явился соглядатай доклад держать.
– Никуда из городища не выходила. Ввечеру с сестрой к Смиляне на посиделки ходили, сидели тихо. По раннему утру бита была она стояльцем своим, видать за позднее возвращение. Опосля со Смиляной ходили по всему городищу, полынь рвали.
– Полынь? – озадачился воевода. – Почто?
Челядинец пожал плечами.
– Можа веники вязать. По две корзины набрали. Все городище обошли. На дворе у Смиляны весь ворох свалили. Пополдневала у сестры, а опосля сестрич её, Русавы малец, в лес подался. Хвороста, мол, мать принести наказала.
– Давно ли?
– Сей час в ворота прошел.
Горазд вцепился пятерней в бороду, уставившись на сучок в бревне.
– Все городище, сказываешь, обошли…
Воевода взглянул на челядинца пытливо.
– Что ж малец, один пошел? Неровен час, волк аль другой какой зверь покусится.
Челядинец хитро прищурился.
– И я о том помыслил, батюшка боярин. А потому вослед за ним сынка своего отправил. Он за ним тихонько и приглядит.
Горазд усмехнулся.
– Как вернется сын твой, тотчас ко мне веди.
Оставшись один, воевода принялся мерить шагами горницу. На кой бабам полынь осенняя пожухшая? Брошенные челядинцем слова будоражили Горазда – «все городище обошли». «Не иначе, дозоры высматривали!
– пронзила воеводу мысль. – А глубоко в бору, небось, притаилось воинство зареборское и выжидает случая удобного на приступ Белоречья идти. А постреленок Русавы у них посыльный, выходит!».
Воеводу бросило в жар от этой догадки.
«Велеба к недругам лют, а к тем, кто им потакает – ещё лютее. С плеча не рубит, и напрасного риску не любит. Уж ежели нынче только отправил в Белоречье войско, стало быть, добрую рать собрал. Ох, быть сече кровопролитной и казням жестоким».
Так размышлял Горазд, терзаясь догадками, безжалостно теребяи лохматя стриженую полукругом бороду. Мечась по горнице, не заметил, как смеркаться стало. Скрипнула дверь,вошел челядинец – лица на нем нет, а с ним мальчонка лет десяти, тоже бледный и напуганный.
– Говори, что в бору зрил, - приказал воевода мальчишке. – Куда Даньша ходил?
– На заимку дядьки Богоши, - выдавил в смятении тот. – Ждали его там, вои.
– Гавраны? – на всякий случай спросил воевода, хотя и знал уже ответ.
– Нет. Не они. А еще… - заикаясь, молвил паренек. – Еще навья с ними была.
– Кто? – переспросил Горазд.
– Бортничиха, Стояна, дочка Богошина, кою волки заели.
– Вот как, - качнул головой Горазд. – А припомни-ка, храбрец, сколько тех воев было и были ли у них щиты чем-нито расписаны?
– Трое было, - после недолго раздумья ответил мальчик. –Со щитом один, на нем - кур багряный огненный.
– Ступай, малец. Смелым витязем вырастешь, - отпустил Горазд
Проводив сына и притворив плотно дверь, челядинец склонился перед воеводой.
– Батюшка боярин, - спросил с тревогой. – По всему - Велеба рать прислал. Чего ж делать теперь?
– Тебе – молчать, - жестко ответил Горазд. – Не то языка лишу. А паче отпрыску своему накажи, да припугни: мол, кто навью видел да разболтал о том – сам помрет.
Ясная звездная ночь опустилась на Белоречье, пахнула холодным воздухом. Погасли огни в домах, затихли всякие звуки, людьми производимые. Псы и то притихли, словно чуя надвигающуюся опасность. Обошел Горазд дозоры, поглядел, не хмельны ли сторожа. Покачал сокрушенно головой, увидя у многих баклаги с брагой, да браниться не стал – питие в дозоре гавраны за порок не считали. Бодрствовали стражи, и, хоть и во хмелю да вполглаза, стерегли подступы к городищу и выходы из него.
Но на то и воевода, чтоб знать тайные пути, о коих другие и не ведают. Запасшись светочем из просмоленной пакли, воевода, укрываясь в тени построек, поспешил к укромному месту. В той части крепостной стены, что высилась над крутым речным обрывом, имелся в частоколе неприметный для несведущего человека лаз. Вместо цельных бревен в стену у самой земли были вставлены два куска широкого горбыля. Горазд разгреб землю у основания стены, сдвинул заслон и нырнул в образовавшийся проем. Внутри схрона лежала давноприпасенная им веревочная лестница, один конец которой был крепко прибит к бревнам. Воевода скинул лесенку вниз и спустился по ней на узкую прибрежную полосу. В зарослях ивняка под обрывом хранился легкий одновесельный челн. Горазд сел в него и, стараясь грести как можно тише и опасливо поглядывая на силуэты гаврановых лодий, направил лодчонку через затон к другому берегу. Добравшись, он укрыл челн в камышовых зарослях и скрылся в темном, пахнущем мхом и сыростью бору.
Удалившись в глубину леса, Горазд поджег светоч. Просмоленная пакля горела ярко, освещая ему путь. Шел воевода к Богошиной заимке, уж не таясь, нарочно наступая на сухие, хрустящие под ногами ветки и шурша опавшей листвой. Пискнула потревоженная в гнезде птица, ухнула недовольно ослепленная светом сова, прошмыгнул какой-то мелкий зверь по кустам, испугавшись огня.
Нескорой была дорога к заимке и днем, а ночью и того дольше. С середины пути учувствовал Горазд, что следят за ним чужие глаза, крадутся в сумраке, в стороне от света, незримые выглядчики. А как вышел воевода на поляну к землянке бортниковой, уж ждали его там.
Зажглись огни в руках у обступивших Горазда ратников, зазвенели вынимаемые из ножен мечи. К воеводе приблизился молодой воин, пригляделся и усмехнулся в льняные усы.
– Никак сам Горазд, воевода белореченский?
– Я и есть, - ответил тот.
– А тебя как величать, витязь?
– Неужто не упомнишь меня, боярин? При последней нашей встрече ты мне дочь свою, Олелю, в жены сулил. Да с той поры уж зим пяток минуло, немудрено и запамятовать.
Укорил себя воевода за недогадливость - ведь и вправду похож был княжич на молодого Велебу, коего Горазд с отрочества знал. А на груди у Малко углядел воевода подвес Велизаров, пропавший в тот давний день. Стало быть, Велеба на княжение своего младшего сына в Белоречье поставить решил. А коли так, то и войско с ним должно быть великое - вотчину отвоевывать. Пронеслись эти думы у воеводы в голове быстрее молнии, и порадовался Горазд своей прозорливости.