Отто фон Штиглиц
Шрифт:
– Евангелическая церковь надежды «Хоффнунгскирхе», – располагаясь на заднем сиденье автомобиля, сообщил водителю Брехт.
– Извините? Где это? – повернул щекастую голову шофёр.
– Деревня, карту купи! – просилось. – Район Панков. Эльза-Брэндштрём-штрассе. – Брехт надвинул кепку на глаза. Не шифровался, солнце в глаза било.
Ехали долго водитель, в отличие от русских таксистов более поздних времён ни политиком, ни тренером сборной по футболу, ни даже семейным психологом не был, просто крутил баранку и молчал. Оказывается, так тоже можно было.
Приехали, Брехт вышел на солнышко, день близился к концу, солнце как раз между двух
Брехт расплатился с водителем и достал из сумки своей безразмерной карту, сориентировался и зашагал по Эльза-Брэндштрём-штрассе к дому генерала. Улица была чуть богаче, чем та, на которой они жили, попадались часто коттеджики в два этажа, или в один, но с мезонином.
Палисадники разбиты, деревья пока голыми ветками хвастаются, но на некоторых почки уже набухли, вот-вот окутаются зелёной дымкой. Газоны уже настоящей травкой глаз радуют. Весна. Чумачечая весна.
Как там:
Я иду по улице словно чумачечий, От солнца, шоб не жмуриться, я натянул очечи. А в стёклах отражаются девочки-конфетки,Вот дальше Брехт не помнил, Конфетки, что там в рифму – котлетки. А нет, пусть будет, так:
А в стёклах отражаются девочки-конфетки, Всем быть героями первой пятилетки. Ведь в руках у каждой целых две газетки.Дом Гудериана был двухэтажным и как бы чуть сдвинут внутрь приусадебного участка, ну точно как в фильме про Штирлица снимали. Брехт, не останавливаясь, прошёл мимо. Тихо. На улице играют дети с няней, наверное, на скамейке сидят два герра и рубятся в шахматы. Весна, на солнышко выползли ветераны первой мировой. В доме генерала открыта форточка на первом этаже и там слышно радио. Песню дивчина спивае. Слов не разобрать, но мотивчик бодренький.
Так и хотелось привести Гитлера на эту улицу, и ткнув носом в собачьи какашки, что сейчас убирала за своим пуделем дама в шерстяном берете, и спросить:
– Смотри, мирная хорошая жизнь. Счастливы люди, зачем тебе это надо было? Чего не хватало? Десять миллионов человек погибнет. Это твоя мечта?
Дойдя до конца Эльза-Брэндштрём-штрассе, Иван Яковлевич огляделся, отсюда дом Гудериана не виден, улица не по прямой линии выстроена, есть загиб. Пошёл назад. Вот теперь виден дом. Огляделся, ища места для засады.
И тут всё опять пошло не по плану. Позади него рявкнул сигналом автомобиль и полковник отскочил на тротуар, и только после этого взглянул, кому это он помешал. Мать жеж твою жеж! Гудериан. Машина, притормозив и подождав, пока олух в виде Брехта покинет проезжую часть, и тронулась, обдавая Ивана Яковлевича бензиновым смрадом, не должна она пройти экологический стандарт на евро пять. Быстрым шагом полковник поспешил следом до дома метров сто, ну, да пока дверцы открывать будут, да пока тушку его извлекать.
Машина была та самая, которая нарисована у Хемингуэя в журнале. Мерседес. Mercedes-Benz 500K, такой же, как сейчас есть у Брехта, только красного цвета, брезентовый
– Стоять. Бояться. Не, ну, прёт прямо как в рояльном романе. Это же командир бронетанкового немецкого батальона танковой группы легиона «Кондор» из Испании – полковник Вильгельм фон Тома. Как там его полное имя? Там ещё титул прикольный. Показывали ему в наркомате обороны, когда готовили к отправке в Испанию. Типа, его бы грохнуть. Брехт ещё тогда подумал, что похож на этого товарища, как сын родной. Такое же худое, лопоухое, блондинистое лицо.
– Ну, здравствуй папа, вот и свиделись. – Как же звали?
Вильгельм Йозеф риттер фон Тома. Риттер. Это рыцарский титул в Ойропе, типа шевалье, наверное. Пока догонял машину, полковник лопоухий и генерал мордатый уже вылезли из красного чуда. Не шатались. Твёрдо на родной земле стояли. Тем не менее, водитель вышел из кабриолета и остановился радом с танкистами.
– Папа! – бросился Брехт к Тома, обнял его и … выстрелил в живот. В необнимающей руке глухо рявкнул «Вальтер». Иван Яковлевич отступил на шаг от хватающего воздух танкиста и выстрелил в голову хлопающего глазами Гудериана. Ещё полшага назад и выстрел в ухо обер-фельдфебелю. И теперь два шага вперёд и контрольный выстрел в голову Тома.
– Не стать тебе, папа, генералом.
Событие шестьдесят восьмое
– Доченька, этот парень хромой, косоглазый и лысый. Не выходи за него.
– А мне и не нужен красавец!
– Я не о том. Пожалей парня, ему и так от жизни досталось…
Красный «Мерседес» дёрнулся и заглох. Нервы, да и отвык от механики, за долгие годы, там лет двадцать на коробке автомате ездил. Слишком резко сейчас сцепление отпустил. Не стал сразу хвататься за ключ. Закрыл глаза и посчитал до десяти. Полно людей на улице и они сейчас разбегались. Вот, ведь. Забыл записку выложить. Не выходит из него хладнокровный киллер. Всё время чего-нибудь забывает.
Иван Яковлевич вышел из «Мерседеса» и приколол к груди Гудериана послание Германии от «Свободной Франции». Потом прошёл назад, сел за руль и повернул ключ, мотор мощно зарычал. Пять литров это вам не хухры-мухры. Плавно газанул и потихоньку отпустил сцепление. Улица за это время опустела. Народ забился в дома. Названивают сейчас, наверное, в полицию. Поздно. Нет теперь у Германии двух козырных тузов. Вот теперь и посмотрим, как там влияет личность на историю. Кто прав, Толстой или его оппоненты.
Автомобиль выехал на центральную улицу и, не выбиваясь из общего потока, повёз Брехта к центру города. Потом свернул полковник на поперечную улицу, взяв правее, и проделав приличный круг, заехал уже с северо-запада по «Потсдамер штрассе» снова в центр города. На Курфюрстендамм возле управления полиции Брехт заглушил мотор «Мерседеса», достал из кармана очередную записку от «Свободной Франции», в которой говорилось, что они будут убивать всех немецких генералов, пока они не закончатся, а потом в извращённой форме поимеют самого бесноватого ефрейтора.