Отвага (сборник)
Шрифт:
И знаете, кто меня выручил? Даже трудно поверить — Гелий Нагорный! После обеда, когда я пришел домой малость отдохнуть, он терпеливо дожидался, пока я разденусь и умоюсь, потом торжественно положил на стол… мой секундомер и десяток мелко исписанных листков бумаги:
— Внесем и мы свою скромную лепту в борьбу за эффективность и качество нашей работы на позиции. Мы, конечно, не передовики и в передовики не рвемся — надо ж кому-то и сзади идти, но почему не помочь человеку? Особо если он на сей цифири помешался.
— Это, насколько я соображаю…
— Верно соображаешь, Игнатьев! Нас ведь тоже привели на позицию твой передовой
Как бы ни была четко настроена и организована сложнейшая машина, именуемая ракетным зенитным дивизионом, как бы ни была по часам и минутам расписана распорядком его жизнь, в период подготовки к выезду на полигон все на «точке» приобретает специфическую окраску, и словно бы в иной ритм переходит течение обычных учебных будней. Внешне вроде бы не меняется ничего — все течет по плану… Но… ожидание, сомнения, вопросы!
Боевые ракетные пуски были описаны неоднократно, и я могу здесь только повторить: это действительно незабываемая картина, особенно для того, кто наблюдает ее впервые. «Немые» пуски там, на основной позиции, или даже на учениях вроде той ночной проверки, когда в дивизионе неожиданно появился мой отец — это совсем не то. На полигоне вся обстановка совершенно иная — торжественно-приподнятая и напряженно-деловая одновременно. К примеру, как перед выпускным экзаменом в школе или перед госэкзаменом в училище.
До полигона мы добрались нормально, провели все необходимые предпусковые регламенты, освоились с площадками, потренировались, причем я особенно нажимал на быстрый и своевременный выезд ТЗМ из зоны вращения установки.
Я не суеверен, но неясная мысль о том, что я собираюсь сказать, пришла мне в голову по дороге на полигон. Суть ее вот в чем: служу я уже довольно продолжительное время, все у меня идет нормально, без срывов, я стараюсь внести и по мере сил вношу в наше общее дело свой вклад, все у меня идет неплохо — и вот именно это стало меня вдруг пугать. Неужели так будет продолжаться и дальше? Меня стала преследовать мысль, что я обязательно должен сорваться, что, наверно, это случится именно здесь, на полигоне, во время боевого пуска… Иногда я просто не находил себе места: уж скорей бы все это произошло — и дело с концом! Сейчас я посмеиваюсь над собой и своими тогдашними мыслями, но в те дни мне, поверьте, было не до смеха.
Ко мне во взвод заходили и капитан Лялько, и Батурин, и Колодяжный, во время перерыва (проводился заключительный контроль функционирования) забежал даже Сережа Моложаев, сказал, что тоже волнуется, хотя у него в системе полный ажур и все параметры в норме. Гелий же Нагорный, встречаясь со мной, старался показать, что он лично ни о чем не тревожится.
— Стрелять будет наверняка одна из твоих площадок, так что я, Игнатьев, могу спать спокойно. Мне такое ответственное дело не доверят. Это уж если реальные гости да на позиции запарка, тогда и о взводе лейтенанта Нагорного вспомнят. А сейчас не до меня.
Нас подняли фактически неожиданно, уже перед вечером, когда почти все, во всяком случае я точно, думали, что пуски будут
— Готов!
— Готов!
— Готов!
И как заключительный аккорд, раньше других — довольный, спокойный, уверенный баритон Кривожихина:
— Первый готов!
На подготовке ракеты его расчет пока опередил всех. Авиация «противника» предприняла массированный налет на охраняемый нами объект. «Чужие» самолеты, маневрируя по скорости и высоте, с разных азимутов шли к цели под прикрытием интенсивнейших помех. Их, естественно, захватывали, и наш дивизион вел сложнейший, хоть и условный, «бой» с авиацией «противника». Пуски пока были «немые», но это не снижало нашей ответственности: регистрирующая аппаратура записывала все. А бой был, по сути дела, электронным, ибо практически весь цикл — с той секунды, когда разведчиками обнаружена цель, и до той, когда в невообразимой высоте ее курс скрещивается с безошибочно наведенной ракетой, — весь этот цикл осуществляется электронной и радиолокационной аппаратурой, высочайшего класса техникой. Естественно — техникой, которой управляют умные головы и не менее умные руки.
А потом на экранах и выносных индикаторах, среди отметок условных целей, появляется и отметка радиоуправляемой мишени, о которой знает только руководитель стрельб. Задача дивизиона — по командам сверху обнаружить ее, захватить, провести без провалов и сбить боевой ракетой. На месте стреляющего сидел в тот раз подполковник Мельников, рядом с ним — офицер наведения, операторы… А мы? Наше дело — подготовить ракету к пуску, настоящему, не условному — и в укрытие.
Вот и тогда мы сидели и ждали, еще не зная, при этом заходе или при следующем наша красавица с грохотом рванется навстречу невидимой мишени. Из укрытия было видно, как ракета, глядящая своим острым клювом почти в зенит, мягко поворачивается вместе со стрелой, словно следя за далекой целью, готовая в любое мгновенье взвиться ввысь, в темнеющую сумеречную синь безоблачного неба. «Хорошо, что нет облаков, — подумал я, — ребята смогут увидеть, как…»
Додумать мне не дал внезапный свистящий, резко нарастающий рев. Под хвостовыми стабилизаторами ракеты, стоявшей на площадке расчета Кривожихина, полыхнул голубой огонь, ракета вздрогнула, пошла и через какую-то сотую, тысячную, десятитысячную долю секунды сорвалась со стрелы. Пламя обожгло озаренную голубовато-розовым светом землю, на мгновение, показалось мне, раскалило металл балки и, вырываясь из сопла, как из огромной паяльной лампы, погнало ракету навстречу цели. Этот огонь долго еще трепетал в синеве сквозь серебристый, тающий хвост инверсии.
— Сейчас долбанет, — сглотнув от волнения, сказал кто-то. — Сейчас.
Нитка инверсии стала совсем тонкой, как паутинка, освещенная уже зашедшим за таежный лес на горизонте солнцем. Казалось, что еще секунда-другая — и она там, на огромной высоте, истончится и исчезнет…
— Есть!
Да, высоко-высоко, на конце этой нити, внезапно сверкнула далекая оранжевая звезда, а на всех экранах нашего комплекса сошлись и всплеснулись в этот миг две трепетно скользившие под сияющим стеклом точки — отметка цели и отметка встретившей ее ракеты.