Отвага (сборник)
Шрифт:
Сердца у всех колотятся: быстрее, быстрее. А плавающие над палубой фигуры сближаются крайне медленно. С каждой минутой дыхание спасателя в наушниках связи все тяжелее. Так тащат в крутую гору тяжеленный груз. А ведь груз еще предстоит нести — в обратную сторону, к люку. Невесомость ненамного облегчает эвакуацию. Командир тянет фал и ведет над собой потерявшего сознание товарища. Теперь уже надо перестыковывать оба фала — и свой и его. Надо сворачивать в два мотка обе двадцатиметровые кишки электрофала, размотанные из люка. Приближаясь к нему, командир обрастает бухтой свернутых шлангов, которые
Врачи.
«Пульс у первого — сто тридцать пять, у второго… Пятьдесят три… Частота дыхания…» Если есть пульс и частота дыхания, значит, еще есть что спасать. «Спокойно, Толя… — уговаривает Земля. — Идешь даже впереди циклограммы. Не суетись, не рви там ничего… Если жарко — переключи рычажок в третье положение. Как температурный режим?»
— Бросает то в холод, то в жар, — кряхтит в ответ Толя, которому сейчас не до рычажков в его борьбе с сорокаметровым змеесплетением шлангов и фалов.
Оказывается, и на этот прискорбный случай есть четкая циклограмма, которую надо соблюдать по секундам. Слово-то какое далекое от лихорадочного пульса аварийной ситуации. Но своей суховатой отстраненностью оно как раз и внушает какое-то спокойствие, если не уверенность в спасении. Хотя Землю тоже бросает то в жар, то в холод — сколько рук сейчас хотели бы помочь «Первому», только не достать до орбиты.
А там кисти онемели от непрерывных жимов, дыхание срывается. «Может, передохнешь, Толя?» — робкий вопрос Земли. Короткий хрип в ответ: «Потом…» И тревожные позывные, все время сопровождающие это мучительное продвижение: «Валентин! Как слышишь? «Второй»! Я — «Заря», как слышишь меня, Валентин?» И никакого ответа.
Наконец, люк. На вход в него тоже есть правила, но сейчас не до них, и Толя втискивает в круглый спасительный лаз огромную безвольную куклу головой вперед, по-аварийному. И как настоящий санитар на поле боя, приговаривает, тяжко дыша: «Ну, потерпи, старик… Мы успели… Мы успели…»
Ноги пострадавшего вплыли в люк. Надо теперь туда втиснуть огромный снежный ком двух собранных шлангов, брошенный у входа контейнер с инструментом, телекамеру, фонарь… Наконец, сам: ноги в люк, поерзал немного, чтобы втиснуть спинной ранец, повернулся по оси, осматривая кромку, — и исчез. Изнутри закрывается круглая крышка, еще минута — и можно будет заполнять отсек воздухом, затем «распаковывать» пострадавшего.
— А фотокамера? — раздается чей-то довольно свежий и чересчур бодрый для такой драматической ситуации голос. — Фотоаппарат забыл!
Точно, фотокамера в своем массивном термоконтейнере забыто плавает снаружи, за люком, на коротком страховочном шнурке.
— Да черт с ним, с фотоаппаратом, пусть висит! — Это в наушниках крик руководителя, сорванный от напряжения. — Тут человек загибается, а он «аппарат»!
— Толя, жалко аппарат, тащи его! — призывает тем не менее кто-то командира к явному непослушанию.
И этот кто-то — не кто иной, как сам пострадавший, проявляющий первые признаки жизни.
— Тащу, Валя! — кряхтит из своего скафандра вдоволь натаскавшийся всего «Первый» и снова лезет наружу. — Добро народное, не пропадать же зря!
Камера все же втягивается в отсек, дверь люка наконец плотно прилегает к обрезу. Только видно, каких усилий стоит командиру теперь каждое, самое простое движение. Но вместе с тяжким дыханием у него вырывается победное:
— Ура! Жить будем!
— Будете, — сверяется Земля с секундомером. — Теперь командир отдохнет, а бортинженер побурлачит. Меняйтесь ролями, занимайте исходную…
Да, тренировка. Спокойно, товарищи. Никто на орбите не падал в обморок, не нуждался в срочной эвакуации, не заставлял Землю впадать то в жар, то в холод. Но риск многочасового единоборства со стихией открытого космоса остается риском. Он требует и профессионального умения, и непоказного мужества. Возникает резонный вопрос: во имя чего?
…Просторный круглый бассейн гидролаборатории Центра подготовки космонавтов. Утопленный на дно макет орбитальной станции в полную ее величину. Монументально-замедленные движения космических скафандров в фантастических лучах подводных прожекторов. Тренировка в гидроневесомости. Отливающие ртутным блеском пузыри воздуха, бегущие вверх. Красочная феерия, после которой действующие лица выжимают насквозь мокрое от пота нижнее белье и недобирают на весах по два-три килограмма своего веса. У центрального окна, как в каюте капитана Немо, — группа управления. У боковых иллюминаторов — специалисты разных рангов и профессий. Инструкторы и консультанты, разработчики и испытатели.
У одного такого круглого окошка — затылок наблюдателя, прильнувшего лицом к стеклу. Форма генеральская, от былой шевелюры лишь рыжеватый венчик. Только азарт интереса мальчишеский. Ни дать ни взять — тот деревенский пацан, что встал на цыпочки у окон праздничного дома.
По этой непосредственной и симпатичной живости внимания сразу узнаешь: Леонов, Алексей Архипович. Первый космический «пешеход». Или пловец?
Он на минуту отстраняется от феерической действительности. Уходит взглядом куда-то вдаль, где рядом с ним, двадцативосьмилетним, стоят люди, бережно охраняемые болью, памятью и любовью.
— Королев сказал «пловец»…
Четверть века назад Королев привел их, уже старших, но еще лейтенантов, не считая, конечно, всепланетно известных, в сборочный цех, к новому кораблю. К кораблю со странным боковым выходом и как бы приставленным к нему «коридором». Тогда он и сказал: если моряк на океанском корабле должен уметь плавать в море за бортом, то это должен уметь и космонавт за бортом своего корабля, в космосе.
Значит, пловец.
Или просто матрос, встающий во весь рост на палубе своего звездного фрегата, чтобы поднять солнечный парус.
— …А уже перед самой посадкой он сказал вот что. Ты, сказал, только выйди из корабля и вернись. Больше ничего не надо — только выйди и вернись. И еще добавил на самое прощанье: попутного тебе солнечного ветра.
Выйти и вернуться. Зачем?
В тот, первый раз — для испытания. Не только первого выходного скафандра с его еще нехитрым оснащением. Еще для испытания самого человека. Его воображения и психики, его эмоционального восприятия звездной бездны. Его физических способностей и операторских навыков, теряемых или сохраняемым перед лицом бесконечности.