Отвертка
Шрифт:
Мы отправились в гей-клаб.
В Петербурге их несколько. Каждый — совершенно не похож на остальные. Есть закрытые для посторонних, и попасть туда с улицы невозможно. Есть экстремальные, где любого посетителя могут привязать вверх ногами к неструганой доске, а потом до крови высечь розами.
Клуб «Первомай» был совсем другим. Старинный особняк. Интерьеры и вся фигня. Убаюкивающая музыка. Зеркала во всю стену. Единственная необычная деталь — объявление о том, что в «Первомае» запрещена любая фото — и видеосъемка.
Мы
— Почему этот клуб так называется? Местные геи как-то связаны с рабочим движением?
— Все проще. Раньше в этом здании располагался Дом культуры «Первомай». Стандартное название, без всякого идеологического подтекста. Дом культуры закрыли, а название осталось. Сейчас так происходит постоянно. У меня рядом с домом есть казино «Большевичка». Никто не удивляется.
— Жаль. Я думал… Геи — очень революционная прослойка общества. В 1974-м в Лос-Анджелесе они построили баррикады и камнями забросали полицию… Жаль, что тогда я был еще очень молодым и не мог во всем этом поучаствовать.
Дебби сказала:
— Ты не революционер, Брайан. Ты просто хулиган. Тебе хочется не рабочей борьбы, а бить окна и бросать камни в полицейских.
Брайан довольно кивнул:
— Я такой. Да. Но все-таки геи, евреи и студенты — это основа любой революции… Среди большевистских лидеров…
— Посмотри по сторонам! Кто тут станет участвовать в твоей революции?
Народу в зале было немного. Молодые люди в модных свитерах. Ухоженные мужчины с внешностью бизнесменов средней руки. Аккуратно и неброско одетые девушки…
Дорвавшиеся до алкоголя, который выставляли на стол сразу, не заставляя откликаться на обидные клички, ирландцы принялись опрокидывать в рот стаканчики.
Пригубив свой «Бифитер», Дебби тронула меня за рукав и предложила пойти потанцевать.
— Не знаю, приняты ли здесь гетеросексуальные танцы?
— Я хочу с тобой поговорить.
Я отставил стакан. С куда большим удовольствием я бы выпил еще стаканчик и наконец покурил.
Дебби положила руки мне на плечи. Под ладонями я чувствовал ее тело. Оно было горячее даже сквозь тоненькую футболку.
За всю эту неделю я ведь так ни разу к ней и не прикоснулся. Мы болтали, ссорились, выпили вместе небольшое (меньше Ладожского) озеро пива, но я ни разу не притронулся к ее восхитительному телу.
— Ты хотела поговорить?
— Хотела.
— Поговори.
— Я НЕ убивала Шона.
Я молчал и смотрел на нее. На самом деле я очень хотел, чтобы это было правдой.
— Пойми меня правильно. Я не боюсь ответственности. Не боюсь ни спецслужб, ни твоего супермена-капитана. Я — гражданка Юропиен Комьюнити. В том, что мне удастся без проблем покинуть вашу страну, у меня сомнений нет… Я хочу только, чтобы ты не думал, что это сделала я. Потому что я действительно здесь ни при чем.
— Не думаю, что твое еэсовское гражданство произведет на нашего капитана сильное впечатление. Если я правильно понимаю, то еще лет десять-пятнадцать назад он отстреливал ваших граждан по дюжине перед завтраком. Просто чтобы размяться.
— Что он может мне предъявить? Эту фотографию? Глупо! Да, я знала Шона в Ирландии. Мы встречались. Он был моим парнем — и что?
— Ничего. Этого хватит.
— Неужели ты думаешь, мне требовалось доехать до России, чтобы понять: главное, чего я хочу в жизни, — это всадить топор в затылок бывшему бойфренду? С которым мы расстались больше года назад?
— Я не знаю, что сможет предъявить тебе капитан. Но ты единственная, кто знал Шона до этой поездки. И ты не сказала об этом следователю.
— Тьпфу на следователя! Я не видела Шона больше года, а в понедельник с утра встретила его в аэропорту и чуть не умерла от удивления. Мы и говорили-то с ним всего пару минут.
— Но ведь говорили, да?
— Он спросил, как я? Я сказала, что все о'кей. После этого он достал эту злосчастную фотографию и отдал мне. Сказал, что все это время помнил обо мне и очень скучал.
Она прислонила голову к моему плечу и замолчала. Потом опять начала говорить:
— Он всегда был таким смешным… Лопоухий. Весь в веснушках. Все девчонки в колледже смеялись и говорили, что лучше переспать с негром, чем с Шоном Малленом… А мне он нравился.
— Сложно представить.
— Он был очень хорошим. Честным и смелым.
— Смелым?
— Нет. Не в каком-то смысле… Я думаю, что, наверное, он не дрался ни разу в жизни. Очкарики редко дерутся… Но он все равно был очень смелым. Когда мы начали встречаться, я любила его. Сильно. И тоже очень скучала, когда мы расстались.
Я слушал ее, и мне казалось, что это говорит какая-то другая Деирдре. Не та, которая в туннеле рассказывала мне о том, что готова на собственном теле испытать, любят ли русские мужчины анальный секс.
Эта длинноногая стерва, способная единственным взглядом сбить с ног махровейшего плейбоя, встречалась с тихоней и откровенным обормотом Шоном?!
Чего-то в этой девушке я не понял.
Музыка кончилась. Мы вернулись за столик. Мартин посмотрел на меня пьяным взглядом:
— Как-то раз у нас в колледже отмечался день Святого Патрика. Нудное официальное мероприятие. С безалкогольными коктейлями и игрой в фанты.
— Предлагаешь сыграть?
— Там был такой конкурс: мужчинам завязывали глаза, подводили к шеренге девушек и предлагали, пощупав ноги, определить, кто именно перед ним стоит. А для прикола в шеренгу поставили меня.
— Прикол получился смешной?
— Парень с завязанными глазами долго щупал мои коленки. Омерзительное ощущение.
Я сделал большой глоток из стакана и спросил:
— Ты все это к чему?
— Ни к чему. Просто хочу, чтобы ты знал: этим щупаньем весь мой гомосексуальный опыт и исчерпывается.