Отвертка
Шрифт:
Я достал из холодильника бутылку пива для себя и сел в кресло.
— Рассказывай, сифилитик. Почему вместо того, чтобы избавить добропорядочных граждан от своего общества, ты разгуливаешь на свободе?
Из больницы Осокин сбежал. В четверг днем ему сделали последнюю инъекцию пенициллина, и с тех пор единственное, чем он занимался, — готовился к побегу. Выяснил у старожилов возможные пути обхода постового, выиграл в карты носильные вещи («Не насовсем, только на выходные. Зачем мне это тряпье?») и сиганул через красный больничный забор.
— Понимаешь, мимо милиционера
— Как пацан. Дай этому офицеру пять долларов США, он тебе ворота откроет и честь отдаст. Или у тебя нет пяти долларов?
— Ты не врубаешься, во что я вляпался. Это же режимная больница. За уход из стационара там положена статья Уголовного кодекса. Все серьезно! Там одних сифилитиков — полтора этажа. И у половины мозги уже через уши капают. Их выпусти наружу — через неделю в городе ни одной здоровой тетки не останется…
Он встал, открыл еще одно пиво, отхлебнул и улыбнулся.
— Ты бы знал, чего я там насмотрелся! Вот бы тебя туда!
— Зачем это?
— На этом материале ты бы сделал себе самое скандальное имя в отечественной журналистике.
— Мне хватает и тех лавров, какие есть. Чужих не надо.
— Лох ты, Стогов, и больше никто. Это же школа жизни! Со мной парень в палате лежит — он вообще не ходит. На процедуры в коляске ездит. У него кличка Мересьев. Я спрашиваю: что это за болезнь? Знаешь, что он ответил? У меня, говорит, за всю жизнь всего одна девчонка была, и я от нее заразился гонореей. Дело-то пустяшное: три дня уколов — и ты в строю. Но он не знал. Решил, что он у девчонки тоже единственный. И не обращал внимания на рези и боль в паху. Долго не обращал — лет пять. А потом — хлоп! — у парня поражение суставов и отказали ноги. Навсегда! Ты врубаешься? Парень делал секс всего с одной девицей в жизни и теперь никогда не сможет ходить!
— Чего ж ты сбежал? Сидел бы в больнице. Набирался жизненного опыта.
— А скучно там. Пока колют пенициллин — вроде ничего. А как доколют — целую неделю лежишь и ждешь: не закапает ли снова. У меня анализы только в следующую среду будут брать. Что ж мне, там до среды и сидеть?
— Да-а.
Осокин ухмыльнулся, еще раз отхлебнул из бутылки и продолжал:
— Позавчера я с девчонкой познакомился.
— Где?
— В больнице.
— Как это?
— Приехала откуда-то… в общем, из задницы. Учится на медсестру. У нас уборщицей подрабатывает. У нее на отделении комнатка с кушеткой. Все по-человечески. Она мне с утра говорит: ты, Леша, парень нормальный. А ведь бывают уроды — вскроешься!.. Выхожу как-то ночью на задний двор, а там… Мужики!.. Такое делают!.. Я к дежурному врачу. Бегом. Он милицию вызвал. И их всех троих забрали. Я ее спрашиваю: «Не понял, почему троих?» А она обиделась и к стенке отвернулась…
— Слушай, как ты можешь?.. В больнице, с медсестрой… Совести у тебя нет… Ты ведь не от гриппа лечишься…
— А что такого? Она же медсестра! Пусть сама думает…
— Тебе этого не хватило, да? И ты решил устроить веселенький уик-энд? С телками и алкоголем?
— С алкоголем — да. А насчет телок — не знаю. Как получится.
— И чего ты хочешь от меня?
— Напейся с другом.
— Вообще-то люблю это дело. Но сегодня я немного занят.
— Ирландцы?
— Ага.
— Расскажи, что там нового?
Я достал себе еще бутылку пива и рассказал Осокину последние новости.
— А твой капитан знал, что Дебби встречалась с Шоном еще в Ирландии?
— Наверное, нет.
— Но предложил следить именно за ней?
— Предложил.
— А ты все равно думаешь, что она не убивала?
— Леша, чего тебе надо?
— Я хочу разобраться.
— Ты бы лучше со своей сигаретой разобрался. Пеплом всю кухню засыпал. Будь осторожнее — вдруг нечаянно уронишь его и в пепельницу.
Осокин усмехнулся.
— Стогов, что у тебя с этой девицей?
— Иди к черту.
Я поставил пустую бутылку на стол и ушел с кухни. Я застелил кровать, погромче включил радио и даже успел подумать о том, как бы мне для сегодняшнего вечера одеться?
Потом в дверях появился Осокин.
— Я подумал… знаешь… будет лучше, если я пойду к ирландцам с тобой.
— Если ты думаешь, что я в восторге, то повнимательнее взгляни на выражение моего лица.
Осокин внимательно посмотрел на выражение моего лица.
— Если бы я был маленькой девочкой, я бы описался от испуга.
— Только не писайся у меня в квартире. Я боюсь твоих болезней как огня.
— Куда пойдем?
Спорить с Осокиным бесполезно. Если он решит испортить кому-нибудь жизнь, то ни за что не отступится от своего намерения. Я сел на диван и закурил.
— Не знаю… У меня впечатление, что за эту неделю я сводил ирландцев всюду, куда было возможно.
— Пойдем в национальный бар.
— В какой?
— В какой-нибудь.
— Я не люблю ходить в национальные бары. Ты же знаешь.
— Ты водил их в «Долли»?
«Вот черт!» — подумал я. Почему-то эта мысль до сих пор не приходила мне в голову. «Долли» — это один из двух ирландских баров Петербурга. Сводить ирландцев в ирландский бар я не сообразил.
— Не знаю… Можно, наверное… Но там ведь дорого…
— Не жмись, они наши гости.
— У тебя сколько денег?
— У меня нет ни копейки. Я, если ты забыл, сбежал из больницы в чужих брюках и ботинках такого размера, что чуть не потерял их по дороге.
— То есть платить буду я?
— Только не говори, что у тебя не найдется лишних пятидесяти долларов, чтобы угостить больного друга кружечкой «Гиннесса».
— Леша, давай лучше я приглашу своего заболевшего друга в аптеку и куплю ему лекарств. Чтобы друг поправился и смог самостоятельно зарабатывать себе на пиво.
— Кроме того, тебе придется дать мне что-нибудь надеть. И поищи в своем притоне приличный одеколон — я задыхаюсь от запаха медикаментов.
Когда через полчаса мы были готовы к выходу и прошли на кухню, чтобы выпить еще по бутылке пива, Осокин заглянул мне в лицо.