Отверженный IX: Большой проигрыш
Шрифт:
— Пока нет! — поспешил ответить Альфонсо. — Дайте мне пару минут.
— Думаю, пара минут у нас точно есть, — вступил в разговор Вильгельм и посмотрел на Романова.
— Безусловно, Ваше Величество, — ответил кесарь.
Признаться, поступок Александра Петровича меня удивил, но с другой стороны, а что ещё оставалось делать? Продолжать уговаривать испанца, как ребёнка? Так это не мы его, это он нас должен был уговаривать, это миллион его подданных собирался принести в жертву Хосе Второй.
— Хорошо, — вздохнув, произнёс Альфонсо Четырнадцатый спустя некоторое время. — Я
— Не извольте сомневаться, Ваше Величество, — сказал Романов. — Если уж мы в это влезем, то сделаем всё и даже немного больше.
После этого кесарь неожиданно обратился ко мне:
— Не так ли, Роман?
— Так, — ответил я, но потом подумал, что ответ мог бы быть и поубедительнее, и добавил: — Хосе Второй не щадит проигравших, поэтому у нас нет другого выхода, кроме как победить.
Я улыбнулся испанскому королю, чтобы таким образом поделиться с ним своим решительным настроем, но у меня ничего не получилось — на лице Альфонсо решительности я не заметил. Видимо, не стоило напоминать ему лишний раз, что император Ацтлана не щадит проигравших.
Вильгельм Пятый, глядя на это всё, решил сменить тему и предложил закрепить договорённость обедом. Все согласились, и мы отправились в зал торжественных приёмов.
За обедом тему противостояния с Ацтланом не обсуждали, чтобы лишний раз не нервировать испанского короля. Говорили в основном об агрессивной политике Британской Империи. Альфонсо сетовал, что во время большой войны его отцу не удалось вернуть Гибралтар, а Вильгельм сказал, что отчаиваться не стоит, очень толсто намекнув этим на то, что проблему Гибралтара решить можно. Но разумеется, для этого испанское королевство должно было стать частью Священной Римской империи.
Но на самом деле стать частью империи Вильгельма не означало полностью потерять независимость. Я немного изучил этот вопрос и знал, что в отличие от Британской империи, которая жестоко подавляла на своей территории любые проявления не только сепаратизма, но и просто национального самосознания, Вильгельм очень лояльно относился к автономии некоторых частей его империи. По своей структуре нынешняя Священная Римская империя во многом напоминала свою одноимённую предшественницу, существовавшую в Средние века. Она очень походила на своеобразную конфедерацию.
Земли, входящие в Империю, чётко делились на две категории: одни находились под жёстким управлением императора, другие пользовались довольно широкой автономией. К первым относилась территория непосредственно Германии, а также бывших Австрии, Швейцарии, Чехии и Литвы. Эти страны были присоединены к Германии путём аншлюса и теперь их земли считались немецкими.
На этих территориях, называемых имперскими, была выстроена жесточайшая вертикаль власти, управляли ими наместники императора, и законы, действовавшие в этих землях, были намного суровее, чем в остальной части Империи. Сейчас к ним должна была присоединиться и Польша.
Другая часть Империи состояла из Италии, Нидерландов, Бельгии, Люксембурга и Дании,
Конечно, я не мог рассуждать, как монарх, потому что просто не имел такой возможности в силу недостатка знаний и опыта; но как смотревший на проблемы Альфонсо Четырнадцатого со стороны, я был уверен, что перспектива стать частью Священной Римской империи в качестве полунезависимого королевства намного интереснее перспективы быть завоёванной и разграбленной Ацтланом.
Обед продлился чуть больше часа, и уже в начале третьего по Берлинскому времени мы с бабушкой и Романовым вернулись порталом в имение княгини Белозерской. Оттуда кесарь должен был отправиться к себе, однако он заявил, что прежде, чем это сделать, он хотел бы кое о чём со мной поговорить. Я предложил Александру Петровичу пройти в один из залов дворца, но он отказался.
— Там разговора на две минуты, — сказал кесарь. — Мы можем просто прогуляться.
— Тогда давайте пройдём в сад, — предложил я.
Романову моё предложение понравилось, он распрощался с бабушкой, и мы с ним отправились в сад.
— Что-то случилось? — спросил я ещё по дороге, меня почему-то насторожил предстоящий разговор.
— Этот же вопрос я хотел задать тебе, — сказал кесарь.
— Я Вас не понимаю.
— А я не понимаю Воронцова. Что между вами произошло?
— Теперь я не понимаю ещё больше, — признался я. — Ничего между нами не происходило. В последний раз я видел Игоря Константиновича на свадьбе Глеба и Ани. Конечно, мы ему там создали некоторые проблемы, но вроде он на меня за это зла не держал.
— Теперь и я тоже не понимаю ещё больше, — нахмурившись, произнёс Романов. — То, что произошло на свадьбе — ерунда. Это не могло так кардинально изменить отношение Воронцова к тебе.
— Кардинально изменить отношение? — переспросил я, сильно удивившись.
— Раньше он относился к тебе очень благосклонно, всегда хорошо о тебе отзывался, было видно, что старик искренне благодарен тебе за спасение внучки, а сейчас его раздражает любое упоминание о тебе.
Это было неожиданно, я даже и не знал, что на это сказать.
— У тебя не было никаких конфликтов с Воронцовыми? — спросил Романов. — Может, у Екатерины Александровны?
— Нет, — ответил я. — Ни у меня, ни у бабушки нет причин конфликтовать с Воронцовыми.
— Но это не могло вот так на пустом месте возникнуть. Ты же это понимаешь?
— Понимаю, — согласился я. — Возможно, это из-за Насти.
— Между тобой и внучкой Воронцова что-то было?
— Не было и быть не могло, но мы же с ней были свидетелями на свадьбе Глеба и Ани. Сначала я думал, что Игорь Константинович таким образом хочет выразить благодарность Ане, ведь без неё я бы не смог вытащить Настю из Восточного, но потом я понял, что он это всё придумал, чтобы свести нас с Настей вместе.