Отверженный IX: Большой проигрыш

Опсокополос Алексис

Мама вздохнула. Видно было, что ей очень тяжело говорить на эту тему. Она присела на кровать, немного помолчала и продолжила:

— Сейчас я понимаю, что надо было просто поговорить с Николаем, но тогда я не придумала ничего лучше, чем оградить отца от любых напоминаний о тебе. И я велела сделать в этой комнате изобразительную студию для Марии. Я была неправа, но тогда это казалось мне лучшим решением. Я любила твоего отца, сильно любила. И до сих пор его люблю.

Мама снова вздохнула, встала, подошла к стене и провела рукой по висевшей в рамке фотографии. На снимке были изображены мы с Андреем и Машей. Совсем

ещё маленькие — мне на вид было лет шесть-семь.

— Но я не могла это всё уничтожить или выбросить, — сказала мама, указав рукой на полку с моими вещами и игрушками. — Я велела всё аккуратно собрать и сложить в отдельную комнату в подвале, опечатать и никого туда не пускать. А перед этим сама всё отфотографировала. И, как видишь, не зря — благодаря этим фотографиям, удалось восстановить твою комнату в прежнем виде. Только обои немного другие, но очень похожи.

— Если честно, я не заметил, что обои другие, — признался я. — Лишь сейчас, когда ты сказала, обратил на это внимание.

Я ещё раз внимательно оглядел комнату — в этот раз уже с учётом полученной информации и убедился, что ничего, кроме рисунка обоев, не изменилось. И, возможно, это даже хорошо, что обои поменялись, иначе было бы сложно поверить, что в течение двух лет в этой комнате располагалась изостудия. Не то чтобы я не верил маме — конечно же, верил, но очень уж это было невероятно.

— Уж сюрприз так сюрприз, — только и смог я сказать. — Спасибо, что ничего не выбросила!

Мама хотела что-то мне ответить, но то ли не смогла подобрать нужных слов, то ли ей было трудно говорить — так или иначе, она ничего не сказала, а по её щекам потекли слёзы.

— Ну ты чего? Всё хорошо, и все неприятности уже в прошлом, — сказал я. — А дальше будет только лучше.

Я обнял маму и почувствовал, что она начала всхлипывать. Это было очень необычное ощущение. Сотни раз в детстве, мама меня обнимала в этой комнате, а я всхлипывал или откровенно ревел, когда был маленьким. Обнимала и успокаивала. А теперь я успокаивал маму. Как же сильно всё переменилось за каких-то два с половиной года с небольшим.

Как много я пережил за это время: изгнание из дома и учёбу в Кутузовской академии; похищение и учёбу в центре «Ост»; побег из Восточного, кучу приключений в Новгороде и Москве; удивительное «знакомство» с бабушкой. Я пережил несколько покушений на меня, участвовал в различных спецоперациях: в Польше, Барселоне, Лондоне и Стамбуле. Помирился с отцом и сразу же потерял его, спас маму и сестру с братом от Жилинского, помог кесарю Романову остановить гражданскую войну, получил невероятный для моего возраста четвёртый магический уровень, освоил множество сильнейших заклятий и стал обладателем двух Великих артефактов.

Я познакомился с Великим каганом и спас его наследника во время государственного переворота в Туркестане; король Испании даровал мне титул гранда; император Священной Римской империи кормил меня собственноручно приготовленным стейком; я дрался с премьер-министром Британской империи и еле унёс от него ноги; я выходил на поединок с императором Ацтлана и умудрился в этом поединке одержать победу.

Ещё я встретил любовь, потерял её, а потом снова нашёл.

Кому-то всех моих приключений хватило бы на целую жизнь, а то и на две; но у меня на это ушло менее трёх лет. Признаться, самому в такое не верилось.

А теперь

я снова стоял в своей комнате, обнимая маму, а с верхней полки шкафа глазами-пуговками на меня глядел мой первый верный друг — зелёный плюшевый медведь. И мне показалось, что у меня сейчас тоже по щекам покатятся слёзы. Но я держался — всё же я теперь был старшим мужчиной в роду. Значит, моих слёз никто не должен был видеть.

— Ты прав, теперь всё будет хорошо, — сказала мама. — Ты переодевайся, а я пойду. Увидимся за обедом.

Мама быстро вышла из комнаты, утирая слезу, а я присел на кровать. Немного посидел, пришёл в себя, ещё раз огляделся. Ощущение, что я вернулся в детство, не покидало. И мне очень захотелось поспать в своей кровати — хоть на одну ночь вернуться в детство и представить, что я никуда не уезжал, что утром я проснусь отдохнувший и беззаботный и выйду к завтраку. А за столом меня будут ждать мама, брат, сестра и отец.

И так я это явственно представил, что мороз по коже пробежал. Мне действительно на какой-то момент показалось, что ничего этого со мной не было: ни отъезда в Новгород, ни всех этих безумных приключений.

Но к сожалению, всё было. И я был уже не тот, что в день своего шестнадцатилетия, и отца было уже не вернуть, и ещё многих людей и эльфов, которые погибли в нелепой войне, организованной и спровоцированной моим дедом и четырьмя его дружками-расистами.

Я со злости сжал кулаки, и предательская слеза всё-таки покатилась. Впрочем, теперь было можно, теперь никто не видел.

Посидев ещё минут пять на кровати, я достал из сумки амуницию и начал переодеваться. Футболка поло, тёплый жилет, конные бриджи, специальные высокие сапоги с большим каблуком — как же давно я ничего этого не надевал. Накинув сверху куртку и засунув в карман перчатки, я взял жокейку и покинул комнату.

Выйдя из дома на улицу, столкнулся с братом, который сразу же принялся расспрашивать меня о моём разговоре с ректором Кутузовской академии.

— Анна Алексеевна сказала, что ты можешь к ним переводиться, — сказал я. — Если, конечно, разницу в экзаменах сдашь.

— Сдам! — не раздумывая, заявил Андрей. — А там программа сильно отличается от той, что я в нашей академии прохожу?

— Да мне-то откуда знать? — удивился я. — Съездим на днях в Новгород, если ты точно решил переводиться, и всё узнаем.

— А когда поедем?

— Давай мы это решим после обеда. Главное — возможность есть, а остальное — детали.

— А я там буду в общежитии жить? — не унимался брат.

— Вообще-то, у нас в столице есть дом, — ответил я. — Хотя, конечно, первый год советую пожить в общежитии. Но это мы тоже обсудим после обеда.

Подмигнув брату и не дав ему задать ещё какой-нибудь вопрос, я быстро развернулся и ушёл — не хотелось сокращать время занятия верховой ездой, а обед приближался.

Не успел я подойти к конюшне, как из неё мне навстречу выбежал наш конюх Семён и торжественно доложил:

— Лошади готовы, Ваше Сиятельство! Рад! Очень рад Вас снова видеть! Какую лошадку изволите седлать? Тайгу или Гранита?

«Ваше Сиятельство» резануло слух — давно меня так никто не называл. У бабушки ко мне все обращались «князь». И без титула это обращение было больше похоже на прозвище. Одним словом, я отвык ощущать себя аристократом, и, признаться, не особо по этому ощущению скучал.