Ответные санкции
Шрифт:
За рулём восседает смуглый еврей, из СБ, я что-то у него подписывал при зачислении на службу. На правом сиденье в небрежной позе развалилась Элеонора. Я бы, конечно, предпочёл видеть её рядом и ощущать тепло соблазнительного бедра через тонкую ткань джинсов, но со мной соседствует Мэрилин, от неё ногу отодвигаю. Третьим на заднем сиденье «Хонды» пристроился афроафриканец. Три мужчины на две женщины? Третий лишний!
Задний ряд молчит, щебечут водитель и Элеонора. Мне рассказывают про пустыню Негев. Не факт, что ещё раз попаду в Израиль, главные его достопримечательности можно сколько угодно рассматривать
Несколько однообразная дорога обрывается в небольшом поселении на краю пустыни. Из «Хонды» выходить не хочется, в крайнем случае – прихватив подмышкой её кондиционер. Я, наивный, жаловался на жару в Ясенево! Ха-ха четыре раза.
С отлёта из Москвы минуло не так много времени, а та жизнь, кажется, безвозвратно провалилась в прошлое. Нынешнее существование отличается экзотикой. Передо мной колышутся верблюжьи уши, между ними как в прицеле видна корма элеонориного верблюда, на седле покачивается приятная глазу женская попа. От морды моего транспортного средства верёвка тянется к переднему седлу. Мы с копытным байком покорно двигаемся вслед.
Организм устаёт жаловаться на зной. Фея из отдела кадров укрыта широкополой шляпой и, надо полагать, не страдает. Бодрюсь и делаю мужественное лицо. Мол, мне тоже всё тип-топ.
Цивилизация скрывается за барханами. Вытаскиваю смарт. Около символа антенны голубеет сиротливая пустота. Дикие места – это не те, где отсутствуют комфортабельные нужники, а где закончилось покрытие сети GSM.
Жара опадает к вечеру. В пути мы больше четырёх часов. Значит – удалились от машины километров на пятнадцать-двадцать. Наверно, здесь бродили такие же верблюды в библейские времена, святое семейство в Египет туда-сюда, Моисей сорок лет с евреями… Или Моисей гулял по Синаю? Не столь важно. Ожидается романтическая ночь, яркие тропические звёзды, первобытная девственность природы, компания прекрасной женщины! Это я должен сохранить в душе до конца жизни?
Да запросто, если жить осталось считанные часы!
Рёв автомобильного движка нарушает тишину. К нашему привалу подкатывает «Гелендваген», с водительского места вылезает здоровяк славянской внешности, шорты и короткая майка открывают россыпи крепких мускулов. Тревожно оглядываюсь на спутников. Ни у кого на лице нет и тени изумления, только расслабление пикника куда-то исчезло.
Мини-Шваценнегер распахивает заднюю дверь и вываливает на песок связанного Григория с шариком во рту, излюбленной штучкой для секс-игр в стиле садо-мазо. Игры кончилось, садизм остался. Он и в выражении лица, и в словах приезжего.
– Вас ничто не насторожило, Ген, что в поездке в пустыню вас сопровождают четыре человека, именно те, что крупно попали под удар от вашего признания?
Мэрилин и афро глядят с суровым равнодушием, еврей со злорадством. Элеонора качает головой.
Поворачиваюсь к Грише. Меня даже и допросить не успели, я его не сдавал! Но не представляю, как выкручивался бы под прямыми вопросами. Не исключено, пересмотрели записи камер, с кем я контачил из россиян, и вычислили.
Темнеет. В скудном свете заката на коллеге
Здоровяк не теряет времени, устанавливает штативы с софитами и дорогую камеру «Кэнон» на треноге. Батарейки в миниатюрных светодиодных софитах живут минут сорок. Ну, час. Наверно, это максимум, что нам отведено с Гришей в будущем фильме. Потом нужда в наших услугах отпадёт.
До ближайшего бархана полсотни метров. Если петлять, сбивая прицел стрелку, добегу? Боюсь, полноприводный «Гелендваген» успеет раньше. Куда бежать, если на десятки километров пустыня… Меня даже не связывают, более того, качок перекусывает бокорезами строительные стяжки на гришиных руках и достаёт оранжевый шарик у него из зубов. Григорич садится и растирает запястья, не обращая внимания на интернациональную сборную вокруг.
Стараюсь унять дрожь в голосе и лепечу по-русски:
– Как же ты? Ты должен был уехать из Израиля!
– Молчи, с-сука! – огрызается соотечественник. – Я и уехал, и устроился, пока ты меня не вложил. Утром забрали…
– О'кей! – удовлетворённо замечает наш еврейский водитель. – Они друг друга знают. Войцех, записал?
– В лучшем виде. Можем снимать главный эпизод.
Григорий силится встать и с воем падает на песок. Нога пережгутована у него прямо поверх лёгких штанов, ниже колена растекается пятно. Пробую помочь, он зло отталкивает, пытается ударить.
– Наши доберутся ещё до тебя, гнида, мать твою… До всех доберутся, и до Некроса и до…
Физкультурник Войцех опрокидывает его на спину ударом ноги в лицо, мне протягивает автомат Калашникова, звучно клацнув затворной рамой. Вот какой главный эпизод прописан в этом сценарии!
Не скрою, первая мысль – крутануться на месте, всех срезав одной длинной очередью. Вижу боковым зрением пистолет в руках еврея. Экспромт не прокатит.
– Пан Геннадий, сделайте два шага назад и застрелите его. Вас учили стрелять из Калашникова?
Ясен перец, как и всех на военной кафедре – учили. Но не по своим же знакомым!
Ноги ватные. Пот льётся сильнее, чем под палящим солнцем, а в руках озноб как от мороза. Сволочи, бли-и-ин!
Слепит софит, практически ни черта не вижу, кроме чёрного зрачка пистолета. Его даже с закрытыми глазами чувствую. Стрельнуть себе в башку? Но Григория не спасу. Тогда уж по этим… Хоть одного зацеплю, пока водитель не вышибет мне мозги.
Меня не подгоняют. Наоборот, Войцех кричит:
– Григорий! Пока твой друг мнётся, скажи последнее слово.
– Хрен вам, а не последнее слово! – мой соучастник упрямо садится, будто специально облегчает прицеливание.
Он шепелявит от нехватки передних зубов, афромужчина спрашивает Элеонору: «What is in English for Hren»? Та переводит в самом непристойном варианте, и я вдруг решаюсь.
Мы оба – трупы, но у меня есть хотя бы призрачный шанс выжить и отомстить. И теплится надежда, что всё это не более чем цирк с целью застращать нас до колик и вытрясти Самую Страшную Тайну СВР. Очевидно же, оружие не заряжено. Или заряжено холостыми. Ну зачем нас убивать? Кому это выгодно? Я просто подыгрываю в чужом спектакле…