Ответы на вопросы православной молодёжи
Шрифт:
— Как Вы относитесь к награждению нецерковных людей, бизнесменов и политиков церковными орденами?
— Есть притча Христа о неверном управителе, который растранжирил доверенное ему имение. Когда же господин, узнав об этом, призвал расточителя к ответу, домоуправ, понимая, что причиненного ущерба он уже никак не возместит, проявил «смекалку»: созвал должников (не своих, а своего господина) и предложил им переписать долговые расписки в сторону уменьшения суммы их долга. Наверно, в надежде, что, будучи изгнанным со своей работы, он затем вернется к своим новым друзьям, которые отплатят ему добром за то, какое добро он сделал им при уходе со своей должности домоправителя… Как ни странно, Христос похвалил догадливость этого воришки. Притча кончается советом: «приобретайте себе друзей богатством неправедным» (Лк. 16,9).
Как нам применять эту заповедь? У каждого
Вот и в случае с орденами Церковь проявляет не-сектантскую «мудрость века сего». Церковные ордена в некотором смысле богатство неправедное. Богатства как такового нет. Любое богатство — это часть и порождение чьей-то «матрицы». Человек и только человек назначает цену всему. Предмет, который для кого-то является венцом мечтаний, может быть совершенно ненужным для другого человека (мне, например, не нужен трехколесный велосипед, а кто-то мечтает о нем со слезами на глазах). Вот и орден — богатство не для всех. Есть люди, равнодушные к таким наградам. Они молятся, служат, помогают не ради значка. Но есть люди, которые эти значки наделяют важным для себя смыслом. Первые, мне кажется, праведнее вторых. Во вторых есть некий «самоцен», гордынька. Они еще ловят свои отражения в других глазах, а, значит, живут в виртуальном мире фантомов. И виртуальность эта не очень-то праведна. Ведь орден значит что-то только в глазах честолюбца.
Мы не в силах переменить всех людей, привить всем «духовную нищету». Что ж — надо принимать людей какие они есть. И если он еще не совершенен, то это не значит, что мы должны чураться сотрудничества с ним.
Здесь другая логика: сначала начать сотрудничество, а потом через контракты и договора подвести человека к вере и духовной жизни. Если жертвователь будут знать, что его копеечка есть в храме, то он и храм будет ценить, будет заходить в него. Сначала — чтобы принести жертву собственному тщеславию. Но потом есть надежда, что он расслышит голос молитвы и Евангелия и начнет сам молиться, а не только позировать и озираться. Он начнет искать и ценить небесную, пока еще незримую награду. Но пока он еще не дорос до этого — что ж, вполне уместно поощрить его первый шаг, дав ему награду уже символическую, но еще видимую.
Награждение орденами людей нецерковных — это своего рода церковная торговля. Изготовление церковных орденов — это как бы свой монетный двор, который чеканит свою валюту. В Иерусалиме, помните, были специальные храмовые деньги, имевшие хождение только внутри храмового двора. Менялы продавали эти деньги прямо в притворе храма. Нечто подобное сегодня с этими орденами. Государства меняют бумажные ассигнации на реальные богатства. Церковь меняет эмалево-жестяные крестики на реальную помощь. Между чиновниками и бизнесменами рождается новая конкуренция — у кого какие церковные награды. Они сами ищут повод их получить — а в итоге от них и через Церковь реальную помощь получают вполне реальные люди. Виртуальное движение честолюбивого помысла позволяет воздвигнуть вполне реальные храмы, накормить вполне реальных семинаристов и монахинь. Вот, может быть, и за ваш молодежный лагерь и за возможность нашей с вами встречи епархия расплатится со спонсором орденом…
Проблему я вижу только в том, что у нас, церковных людей, слишком длинная память. Я же помню, что слово орден имело когда-то совсем иной смысл, чем сегодня. То, что сегодня называется орденом, точнее называть «знак ордена». Орден — это братство, это некий коллектив (вспомним монашеские ордена). А то, что вешается на мундир — это знаки твоей принадлежности к этому братству. Получается, что все, кто носит орден ап. Андрея Первозванного, составляют некое сообщество. И награждение орденским знаком — это мое принятие в некую партию. Так вот, с этой точки зрения сегодня весьма неуютно получать ордена — хоть государственные, хоть церковные. Ибо ты вступаешь в весьма сомнительное сообщество. Сегодня даже сектантов награждают орденами «За заслуги перед Отечеством»! А уж какие только проходимцы не оказывались в числе награжденных церковными орденами! И оккультисты, и воры, и «олигархи»… Но вновь скажу: у Церкви нет своей контрразведки.
— На телеканале НТВ, в программе «Свобода слова» священник предложил не подавать руки российских миллиардерам. Это было бы естественно для поручика Иванова, но из уст протоиерея подобное предложение как то странно было услышать. Есть ли у Церкви канонические формы воздействия на тех людей, которые безнравственно относятся к своему народу?
— Понятие «нерукопожатный человек» — и в самом деле весьма точное. Но боюсь, этот план будет трудно реализовать. Для начала я поставил бы вопрос так: нельзя ли посчитать, сколько церковных орденов у семнадцати российских олигархов из списка «Форбс»? И сможет ли сам этот священник не подать руки встреченному миллиардеру? В интервью это легко сказать, в реальной жизни, когда нужно найти деньги на возрождение церковной жизни, на строительство храмов, критерии разборчивости, как правило, резко снижаются.
— Да, подчас отношения Церкви не только с бизнесменами, но и с властью бывают сложными. С одной стороны — Церковь ищет у власти помощи в житейских делах, с другой — должна печаловаться о нуждах народа, паствы и обличать неправедные поступки вождей. Люди видят по телевизору как патриарх обнимается и целуется с президентом. Бабушке, получающей пенсию в 700 рублей, это говорит только о том, что святейший патриарх как бы легитимизирует существующую социальную несправедливость..
— Да, все сложно. Но в этой сложности я хотел бы сначала обратить внимание на небольшую деталь. Ельцин наградил патриарха Алексия всеми высшими орденами России, а патриарх Ельцина за все два его срока не наградил никаким церковным орденом. Я думаю, что это значимый жест. Отсутствие действия тоже бывает серьезным действием. Я думаю, это показывает подлинное отношение патриарха и Церкви к политике, которую проводил предыдущий президент России.
В случае с Ельциным ситуация усугублялась еще тем, что «Ельцин» есть величина переменная и зависимая. Ельцин, который общался с патриархом — это был один человек. Но Ельцин, который выслушивал советы Чубайса, был совершенно другим человеком. Ельцин, при всей силе его характера, чрезвычайно управляемый человек. То есть тот, кто имел доступ к его уху, мог разворачивать его мнение на 180 градусов. Даже мне это удавалось. Поэтому я прекрасно понимаю, что когда патриарх общался с Ельциным и касался вопросов социальной защиты, заботы о бедных, Борис Николаевич наверняка поддакивал: да, конечно, будем помогать. Потом приходил Чубайс и предлагал секвестировать бюджет за счет социальных расходов. И Ельцин опять соглашался…
— Наблюдая воочию «сильных мира сего», Вы, по-видимому, смогли сделать определенные выводы. Насколько верующим человеком был, по-вашему, первый президент России Борис Ельцин?
— О вере его я судить не могу, но был случай, после которого я потерял всяческое уважение к нему как к политику. Где-то за неделю до первых президентских выборов в 1991 году я увидел интервью Ельцина итальянскому ТВ. Журналист спрашивает: «Борис Николаевич, не кажется ли вам, что православие с его традициями аскетизма, монашества — это то, что мешает России войти в общество рыночных отношений?» Ельцин отвечает: «Это, конечно, сложность, но мы ее преодолеем». Второй вопрос: «Не кажется ли вам, что православие с его традицией соборности, т. е. коллективизма, является препятствием на пути к демократическому обществу, где ценится прежде всего индивидуум?» Ответ в том же стиле: «Трудность есть, но мы и ее осилим». Буквально через полчаса мне звонит Аркадий Мурашов — он тогда работал в команде Ельцина. «У Бориса Николаевича встреча с патриархом назначена, и он интересуется, о чем ему с ним говорить? Можете что-нибудь предложить?» Я отвечаю: «Знаете, уже полчаса как могу…» На следующий день с утра еду в Белый дом, где пытаюсь объяснить Бурбулису, что неприлично, просто немыслимо ни в одной стране мира, чтобы кандидат в президенты обещал преодолеть «тяжкое наследие» исконной религии большинства своего народа. Это что, демонстрация известного принципа «правительство отказало народу в доверии»? Через три часа прибывает в Белый дом патриарх, и я уже официально его сопровождаю. Входим к Ельцину, и он встречает патриарха такими словами: «Ваше Святейшество! Тут вот некоторые говорят, что православие и демократия несовместимы, так вот знайте: я с ними решительно не согласен!..» После этого я за Ельцина больше не голосовал.