Отзвук
Шрифт:
Фрау Тишман приглашающим жестом позвала нас:
— Битте!
Она сказала, что хозяйке за семьдесят, но каково же было наше изумление, когда мы увидели полулежащую на диване моложавую даму с живыми, блестящими глазами. Она пожала нам руки и с акцентом, но бойко, чересчур правильным русским языком приветствовала нас:
— Добро пожаловать на нашу многострадальную землю. Синьор Чака говорил мне, что ансамбль — настоящее чудо. Я очень сожалею, что не смогу убедиться в этом воочию, — и она грустно показала на ногу в гипсе. — Вот, умудрилась перед самым вашим приездом. Не знаю, что и будет, заживет ли. — Она махнула рукой: — Кость у меня старая, хрупкая, и вообще я сама уже жуткая Баба-Яга… — Это было кокетство. Она явно напрашивалась на комплимент, и когда Аслан
— И по-русски вы говорите, будто родились на Волге, — добавил Аслан Георгиевич.
— Не на Волге, — уточнила она. — В Латвии, в Риге. Да, да, я родом оттуда. И зовут меня Елизавета Фридриховна. Так по-русски и обращайтесь ко мне. Я не только местом рождения связана с вашей страной. У меня двое сыновей, так вот один проживает… где вы думаете? — и, не дождавшись ответа, выпалила: — В Москве! И женат знаете на ком? — она назвала известную актрису. — Да, да, она моя невестка. Тут у нас с сыном вкусы совершенно совпали. — Она опять засмеялась. — Дело в том, что я обожаю ваши театры. Отправляясь в Москву, я заранее расписываю каждый вечер, отдаю их театрам. Я видела все спектакли, поставленные в вашей столице. И если я уж и вправду неплохо выгляжу, то только потому, что московский театр меня взбадривает и молодит. После спектакля я чувствую прилив сил, душевный подъем. Ах, как я скучаю по театру!
— И у вас немало театров…
— Это так, да не совсем, — мягко возразила она. — У нас ставят прекрасные спектакли. Но есть и убогие, примитивные, где на сцену выносят действа, о которых в приличном обществе не говорят. Это скверно! Вам не понять, как становится тяжело на душе, когда в театре, в кино, по телевидению, в прессе — везде жестокость и секс, неприкрытый, грязный. Невольно думаешь: зачем тогда жить? Зачем мечтать, если все в человеке грязно? Видя преступника, вы говорите о нем, как об уроде, который исключение среди людей, а у нас тебя постараются убедить, что ты такой же. В соответствующей ситуации и ты поступил бы так же преступно. — Она картинно покачала головой, словно отгоняя дурные видения, и заулыбалась: — Ну, хватит об этом! Сейчас разговор о вас, о вашем театре, о вашем искусстве.
Вошла фрау Тишман в сопровождении молодой девушки, которая внесла огромный поднос, уставленный бутербродами с колбасой разных сортов, с сыром, с красной рыбой. Нам предложили чай, кофе, фанту, кока-колу, — кому что по вкусу. Взяла в руки чашечку кофе и Елизавета Фридриховна.
— У нас в Вайндорфе ежегодно проходит большая ярмарка «Хайфа», очень престижная. На нее стремятся попасть все страны. Я тоже принимаю в ней участие — продукцией фирмы и… вашими концертами, — и засмеялась над своими словами. — Не знаю, какие контракты дадут фирме наши образцы товаров, но аплодисменты на концертах мы непременно заработаем и хотя бы таким образом заставим заговорить о фирме… — Она посмотрела на министра. — Я обещала дирекции ярмарки два дня. По два концерта. Не очень тяжело будет? Догадываюсь, о чем вы думаете. «Вот сидит миллионерша и стремится выжать из нас все соки», — она вновь засмеялась. — Это не совсем так. Конечно, ваш приезд я использую самым наивыгоднейшим образом, это уж точно, — встряхнула для убедительности головой Елизавета Фридриховна. — Но вы должны знать и то, на какой риск я иду, приглашая советские коллективы в нашу страну…
— Не волнуйтесь, наше искусство еще никогда и нигде не подводило, — заявил Аслан Георгиевич.
— Я это знаю, причина риска иная. Я большой друг вашей страны, а здесь не всем по душе моя любовь. Кое-кто всячески пытается скомпрометировать меня и мою фирму. Каждый раз, когда сюда приезжает советский коллектив, я тем самым бросаю вызов определенным, имеющим, к сожалению, вес и силу, кругам Западной Германии. Некоторые фирмы пугаются и отказываются с нами сотрудничать. Мне всячески препятствуют в сбыте товаров. Но моя деятельность в сфере пропаганды вашего искусства — это моя совесть. Я знаю, что такое война. У меня погибли мать, отец, брат, сестра. И я хочу мира. И чтоб иметь мир, надо встречаться друг с другом, чего так настойчиво добиваются и ваши нынешние руководители. Только общаясь мы поймем друг друга. О-о, многие предприниматели видят во мне красную ведьму и хотят, чтоб я прогорела, обанкротилась. Но я очень-очень хитрая. Я говорю организатору ярмарки «Хайфа»: «Чем сильна ярмарка? Количеством стран и фирм, принимающих в ней участие. А что определяет ее успех? Масса людей, посетивших ее. Я приглашу фольклорный коллектив, который соберет у вас в павильонах огромные толпы.» «Советский?» — пугается он. Раньше он категорически возражал, но сейчас у вас перестройка, и он сдался! — победно заключила фрау Дитрих.
Потом она попросила рассказать ей о Кавказе и об Осетии, и очень сожалела, что из Москвы в Тбилиси летела самолетом и, таким образом, потеряла возможность побывать во Владикавказе и проехать по знаменитой Военно-Грузинской дороге.
— Но ничего, не все еще потеряно, — туманно пообещала она. — Спасибо, что вы не поленились посетить старуху…
— И не только они, — усмехнулась фрау Тишман и что-то шепнула ей на ухо.
По лицу Елизаветы Фридриховны пробежала тень, но всего лишь на миг.
— А что касается спортивных молодчиков, сопровождающих вас… — начала она, с трудом подбирая слова.
— Разве нам так нужны телохранители? — поинтересовался министр.
— Это не телохранители, — объяснила Елизавета Фридриховна. — Служба государственной безопасности, так сказать, примета двадцатого века.
— В Италии этого не было…
— Простите, было, — не согласилась Елизавета Фридриховна. — Есть это и у вас. Только вы это делаете как бы стесняясь, тайно. У нашей службы безопасности свой почерк. Она всячески подчеркивает, что идет за вами, все видит, все слышит. Вы не обращайте на них внимания.
— И что мы могли привезти такого, чего опасается ваша служба безопасности? — удивился я. — Бомбу, что ли?
— Вы здесь — это уже бомба. Для тех, кто не хочет мира и дружбы. Везде этим господам мерещатся шпионы. Но вечно так не будет. Перестройка внесет новый дух. Дух доверия.
Но не обращать внимания на две тени, следовавшие по пятам оказалось не так легко. На первом концерте к площадке устремилось столько зрителей, что шпагат, которым была огорожена сцена, был смят. Боясь, как бы кто-то из солистов танца с саблями ненароком не задел зрителя, Аслан Георгиевич пошел вдоль сцены, жестами уговаривая людей отодвинуться на метр-два. И обе тени тотчас же последовали за ним, засекая, к кому он обращается…
Конечно же, наши ожидания оправдались. Принимали нас, как и везде, с восторгом, так, что директор ярмарки объявил о дополнительных концертах ансамбля за счет сокращения выступлений «металлистов». Напрочь игнорируя эстраду, посетители ярмарки задолго до начала представления занимали места с трех сторон площадки, отведенной под сцену.
После очередного концерта Аслана Георгиевича плотным кольцом окружили зрители.
— Я и моя жена не пропустили ни одного вашего представления, — заявил пожилой полный немец. — Ваш коллектив буржуазные газеты не пропагандируют. И мало кто знает, что здесь гастролируют такие великолепные танцоры. Вот мы и привезли наших родных и друзей, — кивнул он на столпившихся вокруг людей. — И видите, все довольны!
— Да просто словами не передать! — темпераментно заявила супруга толстяка. — Нам нравятся не только танцы, но и ваша молодежь. Я глаз не могу отвести от них. Сразу видно, они далеки от наркотиков и других чудовищных развлечений, что губят многих наших парней и девушек… — Губы у нее задрожали, она едва не заплакала и поспешила отвернуться.
— Простите, — огорченно заморгал муж. — У нас трагедия. Дочь бросила дом, скрылась и вот уже два года неизвестно, где находится. Знаем только, что она с длинноволосыми. И не думайте, что у нее дурные наклонности. Но когда вокруг все кричат об «истинной свободе», о сексуальной революции, осуждают консервативных, скованных условностями родителей, то это может вскружить голову не только молоденькой девушке.