Отзвук
Шрифт:
Я слушал Алана и думал о том, что даже здесь, далеко от родины, мы, как и миллионы наших сограждан там, дома, ищем мучительно ответ на жгучий вопрос; что с нами будет? Отчего в нашей стране любые начинания оборачиваются чем-то уродливым? И что это за адская машина, так подавляющая волю людей и заставляющая их терпеть любые издевательства? Где, где истоки всего этого?
Глава пятнадцатая
Фрау Тишман, войдя в салон автобуса, вытащила несколько газет и торжественно поздравила нас с весьма лестными отзывами о гастролях. Она развернула газету, и я увидел… себя. Гордо изогнувшись в стремительном полете, я смотрел в зрительный зал. И улыбался. Эффектно, ничего не скажешь.
— Узнаете? — спросила фрау Тишман. — Это вы,
— Да, но разве я в танце улыбаюсь?! — искренне удивился я.
— Как видите. Дети не обманывают. А снимал ребенок, один из тех калек, для которых вы давали концерт. Он и послал фотографию в крупнейшую газету Западной Германии, сопроводив восторженным рассказом. И хотя эта газета не отличается любовью к вашей стране, она не могла не опубликовать это. Есть вещи, которые выше политики.
— А в Мюнхене эта газета продается? — вырвалось у меня.
— И в Мюнхене, и в Бонне, и в Гамбурге, — не подозревая о моем испуге, заверила фрау Тишман. — Она популярна по всей нашей стране. Возьмите ее на память, — и фрау Тишман вручила мне газету.
Рассматривая снимок, я живо представил себе, как за много сот километров отсюда, в Мюнхене, держит в руках газету Эльза, и, взволнованная, лихорадочно соображает, как бы увидеться со мной. Но зачем? Чтобы разбередить рану? Все! Все! — рассердился я на себя. — Разошлись наши дороги. Навсегда! И не стоит ворошить прошлое. Не отправлю ей открытку, ни за что. И будет лучше, если она не увидит этот номер газеты. А вдруг в Мюнхене развесили афиши? Что тогда? Впрочем, почему Эльзе в глаза должна броситься именно наша афиша? Здесь что только не рекламируют, все стены пестрят фотографиями. И вообще реклама им настолько приелась, что они даже внимания на нее не обращают. Нет, не стоит волноваться. Не узнает Эльза о нашем приезде. Успокаивая себя, я и не подозревал, что уже завтра меня настигнет то, чего я так опасался. Поистине, уж чему бывать…
Я ехал на концерт, а Эльза в это время находилась в пути, в «Ауди», ведомом ее отцом. Герр Ункер, конечно, не догадывался, чем была вызвана просьба дочери съездить в городок, отстоявший от Мюнхена на сто километров. Она умолчала, что ансамбль будет выступать и в центре Баварии, и сумела скрыть нетерпение, с которым ждала встречи с «Аланом». Герр Ункер был уверен, что дочери хочется еще раз полюбоваться искусством горцев и вспомнить дни, проведенные на Кавказе. Герр Ункер расспрашивал дочь об археологических находках и пускался в пространные рассуждения о том, почему многие атрибуты древней культуры алан так близки готам, предкам немцев. Он был убежден, что ему лучше, чем кому-либо, удалось заглянуть в древние тайны причерноморских степей, и упрямо искал новые доказательства тесных связей алан и готов. Этой теме он посвятил годы, но чувствовал, что его жизни не хватит, чтобы отыскать ответы на все вопросы, и атаковал своими жаркими и долгими рассказами Эльзу в тайной надежде, что она продолжит его дело. А когда погибла жена, и ему вольно или невольно пришлось свободное время уделять дочери, он увлек ее научными гипотезами, посвящая уже в более сложные проблемы. И с радостью убеждался, что она отнюдь не равнодушна к его научным изысканиям, порой даже высказывает весьма оригинальные мысли и суждения. Бог даст, и дочь окажется достойным продолжателем благородного дела отца.
— Да, Эльза, посмотреть концерт очень полезно и с профессиональной точки зрения, — говорил герр Ункер, лавируя между мчащимися порядно автомобилями, автобусами, грузовиками. — Фольклор — богатый источник для изучения древнего мира. Историки прекрасно знают, что танец каждого народа отражает его прошлое и помогает понять многое из духовной жизни и быта.
— Конечно, папа, — охотно поддакивала Эльза отцу, но слушала его вполуха, потому что мысли ее были далеки от экзотики.
Она с нетерпением ждала встречи и не колебалась, как я, подойти ко мне или нет. Она давно уже решила, что встретится со мной, поговорит. О чем? Этого, наверное, не знала и она.
— … наблюдай за их танцами профессионально: выискивай неуловимые связи с прошлым, — продолжал отец. — Это может дать плодотворный импульс к новым идеям.
Эльза вздохнула: знал
— Да ты не слушаешь меня! — герр Ункер глядел на нее через зеркало. — О чем задумалась?
— Извини, отец, прошлое вспомнилось.
— Четвертый век? — деловито осведомился он…
Зал был заполнен уже за полчаса до начала концерта, и выгляни я из-за занавеса, увидел бы Эльзу — она сидела во втором ряду, в самом центре, и наверняка была очень привлекательна в светло-сером костюме с крупным кулоном в виде аланского круглого щита, а рядом седого полного мужчину в модных очках, сквозь толстые стекла которых восторженно глядели на сцену голубые глаза. Холеные, пухлые руки, покрытые светлым пушком, покоились на слегка выпиравшем животике. И если бы я присмотрелся внимательней, то непременно уловил бы, что ему редко удается вырваться в концертные залы и театры, — для него куда привычнее часами копаться в архивных залежах, изучать древние папирусы и рукописи. Теперь он рассказывал дочери о забавных приключениях или злоключениях, которые преследуют одного из его коллег, абсолютно не приспособленного к жизни профессора. Он детальнейшим образом может описать, как скифы варили мясо, зашивая его крупными кусками в шкуру зарезанного бычка, но когда жена уезжала на побывку к родителям, он не умел сварить себе даже курицу, заранее выпотрошенную супругой.
Эльза маялась в ожидании представления. Но вот в зале погас свет, ярко вспыхнули прожекторы, нависшие над сценой, и появились оркестранты в расшитых черкесках и ичигах — мягких кавказских сапогах. Их встретили скромными аплодисментами.
— Да, да, это аланские костюмы! — воскликнул герр Ункер.
Эльза хотела уточнить, что у алан рукава были короче и полы до колен, но в это время заиграл оркестр и на сцену одна за другой выпорхнули девушки в изумительных по красоте и необычности орнамента сиреневых костюмах до пят и, точно лебеди, поплыли по кругу. Герр Ункер торопливо заглянул в программку, лежащую у него на коленях, и торжественно сообщил дочери:
— Это и есть их знаменитый танец «Симд». В программе сказано, что им восхищался еще Геродот.
Но она только напряженно следила за выскочившим из-за кулис парнем.
— Надо бы отыскать у Геродота это место, — пробормотал герр Ункер и тоже уставился на сцену, где плавно и величественно двигались одна за другой красивые пары.
Впоследствии, когда я возвращался в воспоминаниях к событиям этого дня, я всегда удивлялся и не мог объяснить, — почему в тот вечер я ни разу не посмотрел в зал, даже мельком, словно боялся увидеть там нечто такое, что меня могло в один миг сбить с ритма и привычного настроя на сцене. Во всяком случае, запомнилось какое-то необъяснимое ощущение страха или тревоги. Ну, а Эльза, конечно, восприняла все по-своему, по-женски, что ли. Ведь как она ни старалась поймать мой взгляд, она потом призналась, он ускользал, убегал от нее. И когда мужская группа ансамбля исполняла заключительный танец с саблями, Эльза страшно боялась за меня и вздрагивала всякий раз, как над моей головой взвивалась сабля партнера. И облегченно вздохнула, когда закончился этот жуткий бой с саблями, выстреливавшими при каждом ударе снопом искр.
Зажгли свет в зале, и мы, артисты, уже привычно принимали зрительские восторги, поклонами отвечая на крики: «Бис!», «Браво!» и устало улыбаясь.
Эльза тоже аплодировала нам, она даже кричала мне, но ее голос потонул в общем хоре восторженных криков, а взгляд мой все так же скользил поверх ее головы. От боли и обиды у нее на глазах выступили слезы. Отец, расстроганный, обнял дочь.
— Слезы восторга — это прекрасно! Значит, они задели струнки твоей души, родная. Но почему ты кричишь: «Олле!» Ты же не в цирке…
… Давно опустел зал. Во дворце погасли люстры. Герр Ункер, ожидая дочь у открытой двери «Ауди», в который раз звал ее:
— Поехали!
Но Эльза, стоя рядом с автобусом у служебного входа, в ответ только отмахивалась. Надо же, как захватил ее концерт! — с умилением думал герр Ункер. — Ей, наверно, хочется вблизи поглядеть на танцоров. Но уже ночь, надо ехать.
Тускло мерцало звездное небо, окончательно признав свое поражение перед многокрасочной и бесконечной пляской неоновой рекламы.