OUTSIDE
Шрифт:
На этом и без того скудный запас приятных воспоминаний иссяк, и тогда Дима решил добавить к ним немного фантазии.
Страдая от недостатка привычной вечности ежемесячного добровольного затворничества по завершении очередного жирного заказа, он начал выдумывать себе новую, яркую реальность. Выдумка и вымысел – не одно и то же. Последнее – недостижимый пик осуществившихся мечтаний, первое – мечта как таковая, полёт фантазии и сила мысли – без привязки к посредственности результата. Мечтать – значит, думать и рассуждать вне рамок привычных обстоятельств, разыгрывая марафон желаний, где всякий рубеж – выигрышный. По сути всё, о чём думает человек, – его планы, задумки и предположения – и есть мечты. Ожидать чего бы то ни было даже в следующее мгновение, значит, уже грезить, но не подменяя красоту настоящего призраком будущего, а воссоединяя их в стремлении к лучшему. Митя, впрочем, не очень жаловал эффектные слова, он вообще предпочёл бы обходиться без высокопарных фраз, но страсть к красноречию неизменно брала своё; воображение – та же метафора, его не запустишь с помощью одних лишь существительных и глаголов. Это тебе не последний рубеж обороны с простой, как загодя уготованная смертельная пуля, мыслью: политтехнологиями не обойдёшься. Мир выдуманный далеко не идеален и часто куда более жесток, чем реальный прототип, но его жестокость – осмысленная, востребованная, а значит, необходимая. Без неё немыслимо развитие, ибо жертвовать нужно – тем более, когда есть за что.
Для начала ему захотелось чего-то простого и незамысловатого, скажем, побыть кем-нибудь, чья жизнь сложилась бы не в пример удачнее. За основу взят был старый знакомый с подходяще честолюбивым названием Игорь, неестественно резво поднявшийся на гребне накачанной нефтяными доходами экономики. Персонаж даже и не совсем типичный: имея заслуженными дивидендами все радости этого мира, взял да и помешался на самом что ни на есть бухле. Друг детства, на удивление лишённый привычного апломба всех выскочек, однажды пригласил его домой, в какой-то фешенебельный посёлок по Новогорскому шоссе, куда доставил Диму аж личный водитель последнего, и, налив для иллюстрации красного сухого, тиснул корешу личную теорию о градации вин. Для начала родиной оного имели право считаться лишь Франция с Италией, всё остальное брезгливо именовалось «виноматериалы». Далее божественный напиток имел несколько категорий. Первая, она же самая низкая, есть тот волшебный нектар, что продаётся массово в России, то есть формируется из сплёвываемого в имеющуюся во всяком приличном дегустационном зале специальную чашу недостаточно качественного продукта. Европейцы – народ прижимистый и, на взгляд всё того же приятеля, оказавшегося хорошо знакомым с предметом, достаточно практичный, чтобы найти применение любой субстанции, тем паче, что даже и побывавшее в бесчисленных ртах это отвергнутое пойло всё одно приятнее изысканных творений каких-нибудь чилийских или калифорнийских фермеров. Спирт – на то и спирт, чтобы методом обеззараживания нивелировать воздействие нежелательной микрофлоры, да и слюна, говорят, сама по себе тот ещё антисептик. Выходило, что, как ни странно, пить можно, чем и занималась львиная доля отечественных ценителей.
«Категория номер два, – вещал Диме захмелевший оратор. – Хорошее вино непосредственно из шато, то бишь винодельческих хозяйств всё тех же галлов, отличающееся мягким вкусом, басни про «терпкость» и «яркость» – не более чем выдумка посредственных земледельцев. Тоже порядочная редкость – к примеру, и в тех, что считаются лучшими, регионах, удача сопутствует лишь в одном случае из трёх. К слову, достойный производитель там вообще не озадачивается рекламой, сбытом и так далее. Коль скоро вино понравилось – будь уверен, что ни в Париже, ни в Риме представителя или просто ритейлера нет. Впрочем, кому надо – сами найдут».
«Третья степень есть тот же номер два, но с характерным опьяняющим эффектом. Вот как то, что ты сейчас пьёшь, – Дима, хотя и пробовал что-либо кроме «Слезы Кубани» впервые, тут же сообразил, о чём идёт речь: такое, и правда, не спутаешь ни с чем. – И четвёртая, наивысшая, ступень, пока что существует лишь в теории, но, я уверен, когда-нибудь мне посчастливится что-нибудь такое попробовать. Хотя, конечно, ждать этого придётся ещё долго».
В тот вечер много ещё говорилось про условность миллезимов, на которые так падки дилетанты, сомнительность преимуществ сильно выдержанного вина, возраст каких-то кустов, одержимость «магнумами» и так далее. Бесчисленные детали смешались в восхищённом мозгу в приятную, но малоинформативную кашу, и свежеиспечённый ценитель вынужден был ограничиться базовыми принципами, тем более, что на территории воображения их оказалось более, чем достаточно. Итак, он восседал за стойкой, справа хранилось вино категории «три», слева – мифическая «четыре», цены удивляли простотой – две тысячи и десять тысяч рублей соответственно, regardless, как всегда бравируя иностранными словами, прибавлял хозяин, наименования. Игорь, объездивший в данном сценарии вместо Диминого товарища юг Франции и Италию целиком, закупал их напрямую у хозяйств по цене от десяти до пятнадцати и от пятидесяти до восьмидесяти евро за бутылку, накручивая, за вычетом логистики и таможни, ровно сто процентов. Секрет гуманного ценообразования на территории старой Европы таился в оплате наличными, пресловутое cash on the nail, позволявшее предприимчивым виноделам посильно игнорировать налоговое бремя, что достигает в оазисах истинного социализма двух третей от прибыли. Таким образом, вложив не более двух миллионов рублей, оказалось возможным открыть непритязательную на вид, но лучшую по содержанию на восьмой части света винотеку. Идеей которой, а у порядочных состоявшихся людей, по мнению Димы, она должна была превалировать над revenue, была популяризация среди лучшей части соотечественников культуры ответственного питья, то есть по принципу: реже, но лучше. В этом смысле ему начинающий адепт был важнее посыльного от неожиданно прозревшего толстосума, вознамерившегося скупить разом половину запасов. Его бизнес, следственно, чихать хотел на законы экономики и оптом продавал существенно дороже, чем в розницу. Впрочем, Дима не принадлежал к тем странным людям, чья закомплексованность распространяется и на территорию сознания, хотя бы таких и оказывалось большинство. Он знал, что эти несчастные умудряются жалеть даже воображаемых денег на воображаемую шлюху на воображаемом райском острове, и хотя в реальности не мог себе позволить хотя бы просто миловидную подругу, в мечтах зато уж точно не мелочился. Итого, несмотря на ограниченное время работы – не лишним будет отметить, что его заведение было рекордсменом пятнадцатимиллионного мегаполиса, где даже приёмные высших чиновников вкалывали дольше, отсутствие веб-сайта и вечно занятого телефона, означенный бизнес-проект, хотя и призван был служить развлечением счастливому владельцу, успешно и настойчиво процветал.
– Парашин, – снова извратив, сообразно представлениям об искромётном юморе, его фамилию, гаркнул в окошко надзиратель, – на допрос к следователю, даю минуту на сборы. – И Дима привычно засуетился.
Глава II
Вскоре он перестал чувствовать себя взаперти или, тем более, несвободным, поскольку воображение оказалось на удивление богатым, а некогда почерпнутых из гостеприимной сети знаний хватало на многие и многие образы. К тому же, чтобы фантазировать, ничего кроме лежачего, сидячего или любого другого статического положения вкупе с относительно сытым брюхом не требуется. Ему трудно было определиться, какую именно жизнь он хотел бы прожить, и потому грезилось сразу несколько. Отсутствие практического опыта нисколько не смущало. Так, разбираясь лишь в марках дешёвого отечественного пива, он, тем не менее, полагал себя вправе представлять собственную персону талантливым сомелье, в свободное от основного, весьма прибыльного, бизнеса время восседающего за стойкой скромной винной лавки, расположившейся в центре Москвы. Там был прилавок и два холодильных помещения по пятнадцать квадратных метров, в каждом из которых располагались бесчисленные ряды бутылок. Работало заведение лишь три часа в день, доставки, равно как и обслуживающего персонала, не имело. Ведь хорошее вино чуждо суете и, тем более, сколько-нибудь внятному сервису, за ним не жаль изъездить на машине хоть весь регион Бордо вдоль и поперёк, не то, что приехать в определённое время и малость обождать, покуда нерасторопный хозяин таскает коробки
С личной жизнью, кто бы сомневался, теперь тоже всё обстояло неплохо. Собственно, никакой жизни как таковой не было, вместо неё имелась череда приятных увлечений обеспеченного вполне привлекательного мужчины, умеющего быть интересным и, что особенно важно, не до конца понятным извечно пытливой женской натуре. Глядя на него, становилось очевидно – у этого человека есть за душой нечто, что не позволит ему раствориться хоть в трижды неповторимой красоте. Безусловно, он любил общество привлекательных девушек и тратил изрядное количество времени на поиск таковых, благо столичные заведения сверх меры забиты страждущими всех мастей, возрастов и категорий. Товар на любой вкус, а сценарий легко пишется под самого требовательного клиента, будь то оголтелый романтик или прижимистый собственник.
Впрочем, любовь, семья и прочие смежные радости давно уже не казались ему достойными того, чтобы посвятить им всего себя. Часть, причём далеко не большую – всегда пожалуйста, но на остальное – просьба не рассчитывать. Следуя этой философии, он уже обзавёлся в молодости женой и сыном, которых благополучно бросил как ненужный балласт, лишь только они стали тянуть его к земле, а он, наоборот, вознамерился парить над обыденностью и скукой. Успешно сколотив небольшой капитал, Игорь взял фамилию на содержание при том, однако, условии, что бывшая супруга будет хранить ему относительную верность, не допуская к отпрыску посторонних мужчин. Решение, могущее показаться эгоистичным, но не с точки зрения того, кто выдаёт ежемесячно сумму, достаточную, чтобы молодая мать посвящала всю себя воспитанию чада, а остальное время фитнесу – её располневшая после родов фигура была одной из причин, что когда-то навела благоверного на мысль о преждевременности заточения себя в узилище ячейки общества. Стратегия возымела действие, и редкие посещения ближайших родственников вскоре дополнялись приятными ласками изрядно помолодевшей бывшей, что даже снова, на радостях, полюбила «скотину, пройдоху и мразь», как она ещё недавно именовала отщепенца Игоря. Сын, маленький Серёжа, к счастью, оставался в период размолвки бессловесным карапузом, а потому не успел добавить к образу отца налёт предательства – к моменту осознания себя личностью папа занимал почётную должность искреннего и заботливого человека, но обладающего столь тяжёлым характером, что предпочтительнее оказалось держать его в стороне от хрупкой детской психики. Объяснение так себе, но дополненное модным телефоном, планшетом и карманными деньгами до поры примирило отпрыска с неприглядной действительностью.
Вообще же совесть, к явному Диминому неудовольствию, его флагман успешной предпринимательской деятельности растерял как-то уж слишком быстро, но поделать что-либо с этим оказалось на удивление трудно – фантазия, вопреки логике создателя и сколько-нибудь здравому смыслу, вскоре начала жить независимо от желаний автора, которому оставалось лишь наблюдать. Так, спору нет, было интереснее, но лёгкая обида, тем не менее, оставалась. Открытие тем более интересное, что целью столь подробных, в некотором смысле детальных, мечтаний, было, прежде всего, максимально прочувствовать те эмоции, которых недоставало Диме в реальной жизни, но доброта, а вместе с ней бесхарактерность, как видно, сказались и здесь. Порой его тянуло размозжить Игоря об столб, ведь новенькая БМВ-купе ещё не гарантирует безопасной езды по встречке, особенно после двух бокалов хорошего вина, что, вопреки распространённому мнению, бдительность совсем не улучшают, но потенциальные жертвы среди пешеходов да и оставленные без средств к существованию женщина с маленьким ребёнком удерживали Фемиду от этого шага. Участь жены особенно его тяготила, ведь неспособная к труду, а посвятив всю себя семье Руслана не получила достойного образования, взятая буквально со школьной скамьи лишь только прозвенел последний звонок, она, скорее всего, кончила бы тем, что пополнила и без того бесчисленные ряды проституток, дабы хоть как-то прокормить любимое дитя. Конечно, с тем же успехом ей мог встретиться чуть более взрослый, чуткий и заботливый мужчина, решивший, перевалив четвёртый десяток, упокоить свои чресла в объятиях миловидной, но при том до краёв наполненной ценнейшим жизненным опытом пассии, вот только Дима, как ни странно это могло показаться, совсем не верил в сказки, предпочитая и на территории воображения хотя бы отчасти следовать подчас суровым, но в его интерпретации всё же относительно справедливым законам бытия. «А нечего было в семнадцать лет выскакивать замуж за первого встречного», – заслуженный укор в адрес легкомысленной молодости, спасавший, таким образом, жизнь зарвавшемуся франту.
В другое время его начинала терзать самая настоящая зависть – особенно к успехам своего протеже у женщин, но и тут, не в силах совладать с благородством и незлобливостью собственной натуры, автор, превозмогая отчаянное желание даже чуточку насолить, удерживался от соблазна хотя бы лёгкой эректильной дисфункции – его герой наслаждался всеми благами разом, покуда Дмитрий вынашивал многолетний план покорения далеко не блистательной соседки. Она тоже постепенно становилась для него образом, дополнялась несуществующими качествами – в основном, естественно, положительными, по мере продвижения вперёд окончательно превращаясь в фантом: тяга к моделированию событий медленно распространялась на территорию реальности, рискуя стереть и без того тонкую для мечтателя грань.
Но граница устояла, отчасти вследствие того, что Димина психика была с детства натренирована столкновениями с опасностью: будь то страстный любитель юношеских прелестей в лице похотливого физрука или бегство от сторожа с увесистым брикетом мороженых окорочков в руках. Далеко не тепличные условия сопутствовали ему непосредственно с рождения, завтрак не всегда был обильным, а ужин в принципе возможным, так что уроки голодного брюха чётко разграничили действительность и иллюзии ещё в ту пору, когда сверстники громогласно сокрушались по поводу чрезмерного домашнего задания. По достижении зрелого возраста подоспел физический труд, не располагавший к совершенному отрыву от происходящего, тем более что в его жизненный цикл постоянно врывались то неожиданные обстоятельства в виде сорванной за перетаскиванием мешков с цементом спины, то пытливые, сверх меры подкованные заказчики, советовавшие ему, как лучше делать стяжку пола или укладывать ламинат – так или иначе, но мир сугубо материальный, хотя и недолюбливаемый, позиций никогда не сдавал, удерживая от сползания в чрезмерное забытье. Да и в целом он был парень трезвомыслящий, а временами, пожалуй, даже слишком. Фантазия, отгородившись от рутины обыденности, продолжала тянуть одеяло на себя, засасывая то, что имело пусть призрачные, но всё-таки шансы на существование в привычном трёхмерном пространстве. Таким образом, в жизни Дмитрий становился всё более и более циником, лишённым эмоций и даже тени иллюзий, зато в мечтах день ото дня расцветал. Истории, рассказываемые самому себе, начинали значить для него куда больше, чем грубая материя существования, требовавшая зарабатывать, чтобы иметь крышу над головой и питаться, ведь именно в тепле и на сытый желудок грезится лучше всего. Он отдавал им себя всего, всё то, что не смог пережить, но страстно желал прочувствовать, выстраивая многоходовую комбинацию из интересных знакомств, тянувших линию сюжета вперёд, к новым открытиям, всё чаще неожиданным и для него. Эмоциональный багаж искреннего, глубоко чувствующего, но сжатого тисками обстоятельств человека, помещённый в лучшую из оболочек. Не найдя себе места здесь, где его призвание вряд ли когда-нибудь зазвучит внушительнее, чем маляр-штукатур, он просто поднялся выше, переместился туда, где мысли не приходилось вечно оглядываться на бесчисленные межевые столбы.