Овцы смотрят вверх
Шрифт:
Когда же Люси вновь заговорила о последовательном геноциде, редактор врубил рекламные ролики.
Так кто же, все-таки, отравил «нутрипон»? Кто-то, вероятно, хотел подорвать доверие к западным программам помощи, тайно открыл картонные контейнеры, спрыснул содержимое ядом и вновь запечатал. Хотя доктор Дюваль говорит, что эта версия не соответствует характеру распределения яда в образчиках продукта, которые он исследовал…
И сколько времени еще продлится это чертово расследование? Более всего Майклу хотелось домой, но у него был приказ оставаться здесь, в Нью-Йорке, пока межгосударственная группа юристов, анализирующих все представленные свидетельства, не закончит работу и не оформит
Он осторожно потрогал ссадину на правой челюсти. С неделю назад он заглянул на вечеринку в шести кварталах от своего отеля и был достаточно неосторожен, чтобы отказаться от такси и пойти домой пешком. Было уже за полночь, и кто-то прыгнул на него из темноты с дубинкой. Слава богу, он отделался только ссадиной.
Через два дня после того, как Майкл приехал в Нью-Йорк, у него разыгрался конъюнктивит, и в результате ему пришлось ходить с черной пиратской повязкой на глазу. Потом ему посоветовали сбрить бороду, потому что полиции не нравятся бородачи. Он побрился, но небольшой порез на челюсти – расположившийся симметрично ссадине – воспалился, потому что, как его уверяли, он побрился с простой водой из крана. Все, с кем он имел дело в Нью-Йорке, пользовались электробритвами, а продавец в магазине, где он покупал крем для бритья, настоятельно советовал ему взять антибактерицидный, от чего Майкл отказался, так как решил, что тот просто хочет развести его на дорогую покупку.
Теперь порез превратился в небольшой нарыв с противной белой головкой. Пока его защищает пластырь, но со временем придется прибегнуть к ланцету.
Кошмар! Но разве ему не говорили, что от этих вещей здесь страдают все приезжие? Местные, естественно, уже выработали иммунитет; те же, чье место жительства отстоит от Нью-Йорка хотя бы на сотню миль, страдают.
Да и местные-то не очень счастливы! На одной из вечеринок, которые он обязан был посещать по дипломатическому протоколу, Майкл встретил девушку лет двадцати с небольшим, темноволосую и с хорошей фигурой, которая была в стельку пьяна, несмотря на то что вечеринка началась меньше часа назад. Она отчаянно нуждалась в жилетке, чтобы как следует выплакаться, и подвернулся Майкл, который из вежливости, а может, и от скуки, позволил ей приникнуть к своей груди. Девушка работала в ООН в качестве секретаря, поскольку, как она думала, сможет таким образом хоть как-то сделать этот мир лучше. Но вскоре, поработав немного на этом благородном поприще, она уверилась в бессмысленности своих намерений. Жених, с которым она была знакома с колледжа, узнав, где она работает, бросил бедняжку. И он был не единственным из тех, кто предпочел расстаться с нею, когда она открывала им место своей работы: один за другим от нее отвернулись все ее друзья и подруги, и единственной формой общения для нее стали эти бесконечные коктейль-вечеринки, где люди из разных стран, напрягая голоса, изо всех сил старались неправильно понять друг друга.
– Но мы все застряли в этой грязной яме, – говорила она, постоянно срываясь на рыдания. – И единственные люди, которые тебя понимают, – это не те люди. То есть не те, с кем ты хотела бы подружиться. На днях я встретила парня из Уругвая. Фернандо Арри… не помню! Слышал, что с ним случилось?
Майкл отрицательно покачал головой.
– Он отправился туда, где живут все уругвайцы. Ты же знаешь, им нельзя жить на Манхэттене, и они кучкуются в квартале возле отеля «Плаза», принадлежащего ООН. И шел дождь, и четверо местных, которые притворялись, что прячутся от дождя под навесом, напали на него. Отбили ему яйца и выбили зубы.
– О господи! – сказал Майкл. – А как же полиция?
– Полиция! – воскликнула пьяная девушка. – Так это и была полиция. Потом на его физиономии нашли отпечатки полицейских подошв.
И в этот момент, словно по мановению волшебной палочки, девица протрезвела (вечеринка закончилась) и сказала:
– Спасибо, что выслушали мою пьяную болтовню! Наконец-то я нашла человека, который отнесся ко мне серьезно. Сколько я об этом мечтала! Можно накормить вас обедом? Вы это заслужили.
Майкл колебался, и тогда она сказала:
– Я знаю здесь чудесный ресторан, где все еще подают настоящую еду.
На эту наживку Майкл не мог не клюнуть. Все, что он ел здесь до этого, напоминало пластик и жеваную бумагу.
Обед был действительно хорош, хотя и удивляло то, что такие обычные для Ирландии вещи, как ветчина и сельдь, предназначались, как гласило меню, для «гурманов». За столом спутница Майкла говорила тихо и разумно, но об ужасных вещах. О своей старшей сестре, которая жила в Нью-Йорке и рискнула родить здесь двоих детей; дети развивались так медленно, что старший начал читать только в девять лет. О цветах, которые она пыталась вырастить на подоконнике своей квартиры и которые побурели и осыпались через неделю. О стоимости медицинской страховки. О попрошайке, который стоял, прислонившись к стене и задыхающимся голосом просил у прохожих четвертак на кислород. О дожде, который оставлял дыры на колготках и белье, если их неосторожно вывесить на улицу. Майкл уже имел удовольствие познакомиться с нью-йоркскими дождями, один из которых полностью испортил ему комплект формы. Правда, нет худа без добра – он переоделся в гражданское платье.
А потом, когда он отвез ее домой на такси, она сказала на пороге:
– Мне хотелось бы пригласить вас к себе и заняться любовью. Но лучше в следующий раз. Мне нужна еще одна неделя, тогда все будет безопасно.
Она что, пользуется календарным методом контрацепции?
Нет, все было проще.
Какая у нас нынче самая распространенная болезнь после кори?
– Капитан Адвоусон!
Он встал и прошел в дверь, которую секретарша, улыбнувшись, открыла перед ним.
Офис Бамберли был как две капли воды похож на прочие помещения, которые Майкл видел с того момента, как приехал в Америку: главное – защита от внешнего мира. Окна открывать нельзя. Воздух кондиционирован и пронизан ароматами. Картины – сплошь оригиналы, но ничего запоминающегося. Много современной аппаратуры. Встроенный бар с распахнутыми дверцами. И ни одной книги.
Сколько еще времени пройдет, подумал Майкл, прежде чем он сойдет с ума в тоске по свежему атлантическому бризу, который своим дыханием нежно ласкает сливочно-золотистые поля молодого дрока?
Мистер Бамберли, приветливо протянувший Майклу руку, был в офисе не один. С ним были худощавый Джерри Торн, которого доктор встречал на расследовании, проводимом ООН, и толстяк Мозес Гринбрайер, главный бухгалтер треста, которым управлял хозяин офиса. Торн выглядел несколько отрешенно. Майкл пожал всем руки, отказался от сигары, но согласился на каплю ирландского виски, который, как он догадался, доставили в его честь.
– Итак, – начал было Бамберли, как только акт приветствий завершился. Похоже, он не вполне владел ситуацией, отчего постоянно смотрел умоляюще в сторону Гринбрайера, который осторожно покашливал. Что было ошибкой, поскольку уже в следующее мгновение его настиг настоящий кашель, со свистом и хрипотой. Задыхаясь, Гринбрайер схватился за бумажные салфетки и ингалятор, который он, нажав на клапан, направил себе в рот. Наконец он оправился, извинился и после краткой паузы начал:
– Итак, капитан, – сказал он, – я надеюсь, вы догадались, почему мы попросили вас уделить нам малую толику вашего драгоценного времени. Наше положение хуже некуда. Ферма в Колорадо, как вы знаете, закрыта, и персонал должен быть уволен…
– А голодающие лишены того, что дало бы им жизнь и спасло от смерти, – ворвался в разговор Бамберли.
– Мне очень жаль, что приходится это говорить, – сказал Майкл со вздохом, – но в Ношри я видел людей, для которых смерть была бы предпочтительней.