Овечья шкура
Шрифт:
— Понимаете, — продолжала Алиса, потупившись, — я думала про эту запись, про Александра Петрова… Катя могла с ним познакомиться только в четверг.
Мне и самой приходила в голову эта мысль, и я с интересом посмотрела на девчонку — чем она мотивирует это. И она мотивировала, сказав слово в слово то, что думала я:
— Никто другой с ней этого сделать не мог. Ну, убить… Александр Петров — единственное белое пятно. Но если он назначал ей встречу в пятнадцать часов и не написал дату, значит, он мог сделать это только накануне, в четверг, договариваясь о встрече в пятницу.
Мысленно
Просто поблагодарить Алису и отпустить ее мне совесть не позволила. Я прямо сразу решила проверить эту версию — о знакомстве с душегубом именно в четверг, и поскольку это напрашивалось — во время поездки за учебником.
— Что за учебник, ты можешь мне сказать? — спросила я Алису, не сомневаясь в ответе. И действительно, она с готовностью вытащила из сумки книжку:
— Вот, я его принесла.
Всего сорок минут ушло у меня на то, чтобы по телефону выяснить, что именно такие учебники поступали в продажу в Дом книги и еще в два специализированных книжных магазина, а также в два киоска, расположенных на станциях метрополитена. Мне даже любезно назвали станции, и хотя их было две, у меня уже не оставалось сомнений по поводу того, куда именно ездила Катя в тот злополучный день, потому что один из киосков находился на “Звездной”.
Алиса жадно следила за мной глазами и изо всех сил прислушивалась к моим телефонным переговорам.
— Ну что? — спросила она, как только я положила трубку. И тут я совершила глобальную ошибку, поделившись с ней тем, что мне удалось — узнать. Я сказала ей про “Звездную”.
— Что вы теперь будете делать? — спросила Алиса, и я, завороженная ее манерами пай-девочки, проболталась еще больше. Я ляпнула про то, что слишком многие нити расследования сходятся именно там, на станции метро “Звездная”; дав слабину, я рассказала про девочку из другого района, не вернувшуюся из поездки к учительнице музыки, и про то, что голос преступника послышался одной из свидетельниц именно там…
Но ни один мускул не дрогнул на лице у этой маленькой конспираторши.
— А-а, — протянула она с невинным видом. — Можно, я к вам еще зайду через несколько дней? Может быть, вам еще что-то удастся узнать…
— Конечно, Алиса, заходи.
В дверях моего кабинета Алиса столкнулась с Коленькой Васильковым. Коленька не без удовольствия оглядел аппетитную Алиску, поцеловал ей ручку, сказал какой-то простенький комплимент, вогнавший девочку в краску, но на этот раз ему было явно не до Алискиных прелестей. Он еле дождался, пока Алиса скроется из виду, подсел к моему столу и возбужденно сообщил, что разыскал подружку Зины Коровиной.
—
— Где девушка-то? — нетерпеливо спросила я.
— Подожди, — осадил меня Коленька. — Девушка будет покруче моей Люды.
— В. смысле?
— В смысле — с ней придется потруднее. Малолетняя гопница, живет на вокзале. Заторможенная, дебильная, в общем — сама увидишь. Кличка — Помпушка.
— Пампушка? Толстенькая?
— Пом-пушка, — раздельно произнес Коленька. — От слова “помпа”, насос, значит. Ударница орального секса.
— О Господи! Ей четырнадцать-то есть? Педагог нам не нужен?
— Педагог? — ухмыльнулся Коленька. — Ей? Разве что в качестве клиента.
— Фу, Коленька. Ладно, давай ее сюда.
— Подожди. Учти, что с ней надо погрубее, не деликатничай, она этого не поймет.
— Посмотрим, — ответила я. — Веди ее. В конце концов, у нас генералы плакали, как дети… Она не сбежит, кстати?
— Она у меня в машине сидит. Под сигнализацией, — жизнерадостно ответил Васильков,
Он расставил стулья в моем кабинете в соответствии со своим оперским разумением, оглядел меня в интерьере, потребовал, чтобы я сделала зверское выражение лица, и заверил, что через пять минут притащит свидетельницу.
Не успела я определиться со зверским выражением, как он притащил в кабинет за руку юное существо, на лице которого под слоем краски угадывались совершенно детские черты. Существо было одето в старую нейлоновую куртку размера на четыре больше, чем требовалось, рукава свисали чуть не до колен, на коленках пузырились колготки, плавно стекавшие в стоптанные кроссовки. Было неясно, наличествует ли под курткой юбка или платье. На голове у девчонки из жуткого начеса торчали какие-то крашеные перья, причем я не с первого взгляда определила, что на самом деле это не колтуны, а тщательно продуманная и исполненная прическа. Существо стреляло в меня глазками, размалеванными настолько, что смотрит девочка, казалось, из амбразур.
Васильков усадил ее на стул прямо передо мной. Она тут же начала ерзать и оглядываться с такой интенсивностью, что заскрипел не только стул, но и пол под ним.
— Тебя как зовут? — спросила я, надеясь привлечь ее внимание. Но мне потребовалось еще дважды повторить свой вопрос, пока взгляд допрашиваемой не задержался на мне на секунду.
— А? — сказала она после того, как вытащила изо рта серый комок жвачки и прилепила его к столешнице.
— Зовут как? — рявкнула я так, что, по-моему, даже напугала Коленьку.
— А? — переспросила девочка. — Меня, что ли?
— Тебя, тебя.
— Меня? Галя.
— Фамилия как?
Галя еще минут пять вертела головой и шмыгала носом, так, что Коленьке пришлось на нее прикрикнуть:
— Галя! Тебя спрашивают! Отвечай, как твоя фамилия?
— Фамилия? Моя? А вы что, не знаете? — при этом она подмигнула Коленьке.
— А ты сама сказать не можешь? — Коленька вступил с ней в пререкания, что было ошибкой, в этом дебильном диалоге можно было увязнуть надолго.