Овертайм
Шрифт:
Выходил я на лед в паре с Мишей Татариновым, его потом признали лучшим защитником на турнире. Мне кажется, что и я помог ему сыграть. Но не в этом дело, главное — мы выиграли чемпионат мира, чемпионат Европы! Кстати, Лада тоже прилетела в Швейцарию, вот это был сюрприз для игроков! Первый раз чья-то жена сама приехала и поселилась в гостинице неподалеку, а не прибыла в составе туристической группы. Я попросил, чтобы Ладу аккредитовали, она сама на такси приезжала на стадион.
Сейчас все это звучит смешно, а тогда так необычно — жена, такси, отель, все смотрели на Ладу как на чудо света. Вели мы себя с ней смирно, режима не нарушали, я жил вместе с командой, с Сережей Макаровым в одном номере. В один из дней он звонит домой, в Канаду, жене, а та говорит, вы кому-то проиграли в предварительном турнире, а здесь прошло интервью Тихонова, и он сказал,
На банкете Пол Коффи подсел к нам за стол, и Слава Быков подарил ему свою золотую медаль. Потом, когда мы встретились в «Детройте», Пол не раз вспоминая, что у него до сих пор эта медаль хранится. К тому же, когда мы играли какую-то суперсерию, ему подарили русский самовар. «У меня в гостиной он стоит на самом видном месте, — говорил Пол, — чтобы я русских не забывал».
После чемпионата мира мы остались с Ладой в Швейцарии еще на две недели. Наш друг Тино Кати, швейцарец, который раньше работал в Международной федерации хоккея, по старой памяти нас принимал, возил по стране. Каникулы мы провели роскошные.
На следующий год, в 1991-м, мне опять позвонили, пригласили на чемпионат мира, теперь уже в Финляндию. Все шло хорошо, но из-за поражения в последнем матче мы проиграли чемпионат мира. Обвинили меня, так как решающий гол забил Сандин, который вышел с краю, убрал шайбу назад, из-под меня бросил — и забил. Счет сравнялся, а для шведов это было равносильно победе. А может, мы проиграли, не помню. В общем, в проигрыше чемпионата назвали конкретного виновного — меня. Но все же устно пригласили участвовать в Кубке мира в августе 1991 года.
Вернемся к сезонам в Нью-Джерси. Я уже говорил, что проблемы, которые возникли, — это мое недопонимание американско-канадского стиля игры, а со стороны моих новых партнеров и тренеров — моего стиля. Играть всю свою жизнь с Макаровым, Ларионовым, Крутовым или с Харламовым, Петровым, Михайловым, а потом оказаться вместе с ребятами, которые ничем на них не похожи…
Я старался что-то поменять в себе, играть, как мне казалось, более продуктивно. Но в «Нью-Джерси» существовали совсем другие понятия о хоккее, тем более, не в обиду будет сказано, по классу «Дэвилс» были далеки от той команды, из которой я ушел. Взаимоотношения на площадке тоже совсем другие, и те навыки, которые выработались с годами (когда ты «автоматом» знал, что твой партнер обязан оказаться в такой-то точке, отдаешь туда, а там никого нет), только мешали. Возможно, если б я попал не в «Нью-Джерси», а в другую команду, которая играла бы немного свободнее, мне пришлось бы легче, но выбирать не приходилось. У тренеров, которые работали в «Нью-Джерси», понимание хоккея полностью не совпадало с моим: они требовали некий упрошенный способ «бей — беги». Мы тренировались в совершенно четких тактических рамках. А когда играла знаменитая «пятерка» ЦСКА, то постоянно присутствовала импровизация. Ради справедливости надо сказать, что и Тихонова иногда наша вольница раздражала, он на нас кричал, ругался, тем более когда фантазия вредила делу. Но когда непредсказуемость наших ходов приносила пользу, трудно было найти аргументы «против».
Легко понять мои чувства: я играл в такой хоккей, который доставляет мне помимо результата еще и удовлетворение. И вдруг попал в систему, где необходимо делать только то, что тебе велели. Да и ребята сами не хотят ничего выдумывать, потому что это им может стоить места в составе. Ведущим игрокам клуба, конечно, было легче, чтобы я приспосабливался к их игре, а не наоборот. Со временем я понял, что проще будет швырять шайбу по углам в закругления или вбрасывать в зону, чем таскать ее, при этом не передерживая в своей зоне, ожидая, пока кто-нибудь откроется в центре, и отдать ему под красную линию пас, — никто так здесь не делает.
Со временем каждый матч превратился для меня в некую рутинную работу, хотя команда
Перед тем сезоном, в котором меня поменяли в «Детройт», мы по всем спортивным законам должны были выйти в финал Кубка Стэнли, но проиграли «Рейнджере» в двух последних играх полуфинала, хотя вели в серии 3:2. Шестая игра, которую мы проводили у себя дома, могла стать решающей (мы вели 2:0 почти до конца второго периода!), но Леша Ковалев забросил нам шайбу, счет стал 2:1, а в третьем Мессьер забил три гола, хет-трик! Накануне шестой игры Мессьер поклялся перед болельщиками Нью-Йорка, что «Рейнджере» выиграет, а он забьет три гола, и получил приз ESPN, как человек, который дал обещание и, несмотря на пресс обстоятельств, выполнил его.
В Нью-Йорке мы проиграли и седьмую игру. Но команда действительно изменилась в лучшую сторону. Я исправно выполнял роль ветерана-защитника, которому не полагается делать ошибок, тем более, я подружился почти со всеми игроками «Нью-Джерси» и они мне полностью доверяли. Когда тренер формирует команду, он понимает, что и опытный защитник может сделать ошибку, но, как правило, он не сделает такую, которую объяснить невозможно, поэтому многие предпочитают ветеранов молодым игрокам, причем именно в плейоффе. Но мое время в «Нью-Джерси», увы, ушло, хотя вместе с Жаком Лемэром пришел помощником главного тренера знаменитый защитник Ларри Робинс. Те полтора года, которые я провел рядом с ним, дали мне немало. Я во всех тонкостях узнал о правилах жизни в Лиге. Но даже просто пообщаться с таким легендарным человеком, как Ларри Робинс, уже многого стоит. Мы тренировались вместе, Ларри ведь играл до 42 лет, и я получил ряд ценных советов, как себя держать в форме в таком возрасте, ведь немногие играют на высоком уровне после тридцати. С Ларри мы стали хорошими друзьями.
Подведу итоги своих первых двух сезонов в НХЛ.
Первый сезон я из-за травм не мог считать удавшимся. Я приехал в Америку с поврежденным плечом — упал с мотоцикла накануне отъезда. Когда случилась вся эта катавасия с увольнением из армии, я потерял много друзей. Чтобы отвлечься, я проводил время у ребят — гонщиков на мотоциклах в спидвее и кроссе. Замечательные парни, отчаянные на машинах, но с правильным отношением к жизни.
Команда гонщиков под началом Виталия Русских базировалась на Ленинградском шоссе у «Водного стадиона» — неподалеку от моего дома. Когда я приходил к ним, я чувствовал себя намного лучше — меня окружала компания настоящих мужчин. Мы не обсуждали, что происходит со мной. Ребята сами все понимали.
Как-то раз мне предложили попробовать прокатиться на кроссовой машине большой мощности. Конечно, я не отказался. Круг проехал, второй, потом чуть прибавил газу, а она как сумасшедшая сорвалась с места. Я увидел, что лечу прямо в стену, растерялся, пространство для поворота маленькое, буквально «пятачок». Там стоял вагончик для рабочих, и я направил мотоцикл прямо на его ступеньки, отпустил руль и вылетел на траву. Я так сделал, потому что не хотел падать на асфальт. К счастью, эта огромная машина, взлетев, упала не на меня, а рядом со мной, но я прилично повредил плечо, и весь первый сезон оно болело. Кроме плеча, болело колено, мне пришлось играть в наколеннике. Но главное то, о чем я подробно говорил: огромные потери и моральных и физических сил. Конечно, я рассчитывал на большее и был недоволен сезоном.