Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов
Шрифт:
– Вы хорошо отдохнули под моей крышей? – приветствовал их утром хозяин. – Надеюсь, заффат аль-хамам не нарушил наш покой?
– Заффат аль-хамам? – спросил Орландо.
– Да, это праздничное купание женщин перед свадьбой.
– Это было скорее похоже на убой скота, – усмехнулся Орландо.
– Куры тоже кричат, когда их ощипывают.
– Ощипывают?
– Объясни ему это, – сказал хозяин Хасиму.
– Чтобы поистине насладиться женщиной, нужно, чтобы она была обнажена, абсолютно обнажена. Поэтому невесте выщипывают все волосы на теле.
– Кто же счастливец,
– Ат-Табари, торговец коврами, богатый мужчина из влиятельной семьи. Его дом на другом берегу Тигра называются в народе Золотым дворцом.
– Тогда, должно быть, у него завидный гарем?
– Вместе с Сухелой – четыре жены, как и дозволено Кораном. Но он располагает изысканными рабынями. Их у него столько, что порой он одаривает ими сановников дивана. Многие девушки из свиты принцессы – их вы видели вчера возле моего дома – происходят оттуда. Ни в каком другом месте земли не встретишь так много красивых рабынь со всего света, как в Багдаде.
Когда позже в тот же день они отдыхали в тени финиковой пальмы и наблюдали, как рабы разгррка-ют грузовую баржу, Орландо спросил:
– Как это возможно, что в обществе правоверных есть рабы?
Хасим ответил:
– Это справедливый вопрос. Согласно шариату, ни один правоверный не может держать в рабстве другого правоверного, но не найдешь запрета, который нарушался бы так часто, как этот. Даже пророк держал двух рабынь в своем гареме, которые впрочем не были мусульманками.
Мария была из коптов, Сафия – из евреев, что никак не умаляло ее в глазах пророка. Когда Сафию называли еврейкой ревнивые жены арабского происхождения, Мухаммед советовал ей: «Отвечай им: Исаак – мой отец, Абрахам мой предок, Измаил мой дядя, а Иосиф мой брат».
– Откуда же появляются рабы?
– Когда мусульманский полководец завоевывает земли, у него есть право обращать в рабство побежденных мужчин, женщин и детей. Добыча – победителю. Впрочем, пророк утвердил рабство в тех случаях, если выполнены два условия: рабы должны быть неверными, и их нужно покорить силой. Кто сдается без боя, тот избегает рабства. В действительности все обстоит по-другому.
Некогда ислам возвысил униженных. А затем он сделал работорговлю краеугольным камнем своего существования.
Нет грязной работы в халифате, которую не выполняли бы рабы. От погонщика верблюдов до великого визиря – каждый мужчина содержит наложниц, игрушку для утех, с которой можно обращаться по своему желанию.
В нашей истории много халифов, чьи матери были рабынями. Только три визиря за всю эпоху Абба-сидов были сыновьями свободных женщин, а при Омейядах в Андалузии не было ни одного. Мать Ха-руна аль-Рашида была рабыней из Йемена. Мать халифа аль-Мансура была берберской рабыней.
– Существует ли объяснение этому факту? – спросил Орландо.
– Для всего существует одно объяснение, – ответил Хасим. – Гаремы богачей полны изящной женской военной добычей. У Харуна аль-Рашида были тысячи невольниц. У аль-Мутаваккиля из династии Аббасидов, говорят, имелось четыре тысячи невольниц. Конечно, там собирались самые прекрасные из прекрасных и самые благородные из благородных. Поэтому женщине недостаточно юности и красоты, чтобы стать любимицей господина Только очень необычной, образованной и утонченной женщине удается завоевать внимание халифа. В этой смертельной конкурентной борьбе арабским женщинам благородного происхождения приходится нелегко. Они скованы строгой моралью, которую им привили с хорошим воспитанием. На молодых таджичек, курди-нок, бербериек и девушек кочевников она не действует. Они умеют служить мужским утехам, раскрепощено и бесстыдно.
– Это справедливая месть рабынь свободным женщинам.
Рано утром следующего дня они вместе посетили общественные бани.
– Таких очень много, – заверил их хозяин, – в городе их не перечесть.
– Что, здесь такие грязные люди? – осведомился Хасим.
– Без своих бань Багдад бы давно вымер.
– Почему?
– В хаммам идут, чтобы заниматься любовью. Баня – это начало и завершение каждого полового объединения. Это высочайше эротическое место, В каноне пяти великих блаженств говорится: «Блаженство на миг – это половое сношение; блаженство на день – это баня; блаженство на неделю – это полная нагота после удаления всех волос на теле».
Женщины лучших семей большую часть дня проводят в бане за мытьем, массажем и удалением волос в паховых впадинах, на руках и ногах, прежде всего со срамных губ при помощи нуры.
– Нура? Что это? – спросил Орландо.
– Ты не знаешь, что такое нура? Нура – это паста из древесной смолы и пчелиного воска. Она наносится на тело в жидком состоянии. Когда масса застынет, то волосы легко вырвать. В Багдаде используют нуру даже мужчины и не только для того, чтобы понравиться женщинам. Эпиляция повышает потенцию. Вам следует попробовать! Что для мужчин медицина, то для женщин – их долг. Ни один мужчина не коснется женщины с волосами на срамном месте. В своем ироничном стихотворении Ибн аль-Хад-жадж написал: «Ее вульва взъерошена, как шевелюра бродяги».
Но баня – это нечто большее. Что для нас, мужчин, базар, кофейня, улица, то для наших жен – хаммам.
Здесь сплетничают, устраивают смотрины будущим невесткам матери взрослых сыновей. Но не только честные разрешенные игры пышно расцвели здесь, но и запрещенная любовь юношей между собой, но и тайная любовь между женщинами. Не напрасно баня и кладбище – единственные места, где нельзя молиться.
Бани отличают от всех построек уже издали – по черному цвету окрашенных стен, которые мерцают, как полированный мрамор. Это потому, что они выкрашены битумом. Клейкий, как мед, он течет из теплых источников.
В бане, которую посетили Хасим и Орландо, имелись ванные с холодной и горячей водой, парилка, помещения для массажа и чайная комната.
– Жители Багдада гладки и фальшивы как змеи, – сказал арап, который их массировал. – Они считают свой город пупом земли. Иноземцев они презирают. Все живут не по средствам. Свои сделки они совершают на взятые в долг динары. Ни одного взвешивания не происходит без обмана. Ни одного договора не заключают здесь без вероломства.
– Неужели вам нечего сообщить о них хорошего? – усмехнулся Орландо.