Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов

Хайне Э. В.

– Как это объяснить, – спросил великий визирь, – что ваша крепость носит название Аламут, Орлиное гнездо, а животное на вашем гербе – маленькая пчела? Почему не орел, король воздуха?

– Что ты думаешь об этом, Аднан? – спросил Каим.

Орландо ответил:

– Орел, лев, медведь пользуются у людей большим уважением…

– Не забудьте гепарда, – добавил Фахд ибн Тха-бит, потому что Фахд по-арабски означает «гепард».

Орландо пропустил эту реплику мимо ушей.

– Крупные хищники пользуются уважением. Но, собственно, что

вызывает наше почтение? Мужество льва и сила медведя? Но разве это так? Львы, медведи, тигры, волки и прочие выискивают исключительно больных, слабых или юных жертв. Они охотятся только за полумертвой, обреченной жизнью. И за это их следует считать падальщиками. А если они все же время от времени убивают здоровое животное, то только потому, что во много раз превосходят свою жертву. Волк в десять раз больше ягненка, которого сжирает.

Поистине мужественными героями являются маленькие животные, которых мы презираем. Комар бесстрашно бросается на жертву, превосходящую его на целый дом. Мы называем его мерзким кровопийцей. Пчела, которая вонзает жало в человека, действует несравненно более героически, чем орел, убивающий зайца.

Кайму понравилось это рассуждение. Он со смехом обратился к Тхабиту:

– Ну, теперь вы знаете ответ. Вы должны взять имя кровопийцы.

Вскоре тема разговора вновь обратилась на женщин.

Фахд ибн Тхабит сказал:

– Даже если женщина всю жизнь проведет в обществе мужчин, она постигнет истину не больше, чем ложка вкус супа.

– Какое сравнение! – восхитился Старец Горы.

– Нет ничего вкуснее, чем жареные птичьи крылья, – мечтательно проговорил Тхабит, – но несмотря на это я не пришел бы к абсурдной мысли съесть моих соколов или фазанов, и не потому, что они дорогие и редкие, а потому, что я их люблю. Сильное наслаждение можно только получить только в том случае, если нет любви. Женщин, которых я люблю больше всех остальных, – мою мать и сестер, – я не вожделею. Любовь и сексуальность – совершенно разные вещи. Когда я высасываю устрицу или облизываю фигу, я не жду от них, чтобы они любили меня. Я наслаждаюсь их мясистой плотью – и точно так же обхожусь с девушками из моего гарема. Я согласен с аль-Муджлиром, губернатором Барсы и Куфы, который в конце жизни сказал: «Я был женат почти на сотне женщин, но ни одну не познал по любви».

Сайда смеялась от всего сердца, когда Орландо цитировал ей высказывания Тхабита. Он спросил:

– Что побуждает такие разговоры? Ни слова о политике. Ничего важного.

– Ты видел торговцев коврами на базаре, – сказала Сайда. – Они болтают с покупателем о Боге, о женщинах, о погоде, болезнях и политике. Разговор – это часть стратегии продаж. Во время такой беседы они выясняют, сколь высокую цену могут запросить. То же самое делает и Каим.

* * *

За ужином Хасим сказал:

– В начале месяца мухаррама мы ожидаем в Аламут посольство монголов. Как вы знаете, сейчас нигде на земле нет такой военной силы, которая могла бы сравниться с монголами. Их продвижение на Запад не в силах остановить никто. Дни турецких псов сочтены. И поскольку враги моих врагов – мои друзья, монголы – наши друзья. Поэтому так важен для нас этот визит. Каим ожидает, что вы будете вести себя соответствующим образом.

Орландо еще не доводилось видеть ничего подобного. Дикие, исполненные кипящих сил варвары. Их было восемнадцать.

Несмотря на холод, который приносили ледяные порывы ветра, долетавшего с высоких снежных полей, они скакали на своих лохматых лошадях с обнаженными торсами, мускулистые, как анатолийские бойцы.

Кожа их вся была покрыта шрамами, которые служили им вместо боевых отличий. Их черные космы и бороды были заплетены в бесчисленные косички и беспорядочно болтались, украшенные разноцветной рваниной и мишурой. Они ехали без седел и казались слитыми воедино с коротконогими лошадьми.

На расстоянии полета стрелы от ворот Аламута они пришпорили коней. Вынув из ножен кривые сабли, они влетели на территорию крепости. Раздался дикий крик, вылетающий сразу из восемнадцати глоток.

Окруженный дикими всадниками, мчался человек, который внешним обликом сильно отличался от них, будто вовсе не принадлежал к их племени. Он был облачен в бархатный плащ с соболиной отделкой. Меховая шапка, высокая как тиара, венчала его голову.

Когда они рысью двигались по улицам нижнего города, направляясь к своим квартирам, весь Аламут уже находился в боевой готовности.

Опасность, которая исходила от этих воинов Золотой орды, была очевидной, как угрожающий жест раздувшей капюшон кобры. Шахна, капитан крепости, встретил их стоя во дворе красного замка. Два монгола опустились на четвереньки возле ханского коня.

Хан величественно спустился с со своей лошади. Его длинные одежды струились, как волны, плетеная нагайка свисала с запястья.

Каждое его движение выглядело провокацией. Непомерное высокомерие окружало его ледяной стеной.

– Добро пожаловать в Аламут, – произнес Шахна, единственный, кто владел языком монголов.

– Ты говоришь нашим языком? – Хан рассмотрел его и усмехнулся презрительно: – Ты монгол?

– Нет.

– Почему же ты говоришь как монгол? Разве видели мышь, которая ревет как лев?

Монголы засмеялись. Краска гнева залила лицо Шахны до самых висков.

– Проводи меня к своему господину, – приказал хан.

– Вы не желаете сперва увидеть свои комнаты?

– Нам не требуется крыша над головой. Мы спим под открытым небом. Все, что нам нужно, – это огонь, сено для лошадей и мясо для мужчин.

Два низари проводили хана к Кайму в Тадж аль-Алам.

Уже скоро во дворе красного замка был разведен костер. Факелы освещали каменный угол здания. Четырех овец насадили на вертела. Две дюжины низа-ритов составляли общество монголам, в то время как другие жители крепости затаились в засаде, готовые напасть в случае необходимости.