Ожерелье императрицы

Кузьмин Владимир Анатольевич

Мы вынужденно закивали в ответ на его вопросительный взгляд, мол, несомненно, все именно так и есть на самом деле.

– Убийство, бесспорно, связано с ограблением, – добавил старший инспектор и вновь вопросительным взглядом обвел всех.

Мне захотелось возразить, что в этом вопросе все не столь несомненно, как может показаться с первого взгляда, или потребовать доказательств этим словам, но я сдержалась.

– Следовательно, к нему могли привести предшествовавшие события. В том числе и те, активными участниками

которых вы являлись. Это и заставляет меня беспокоить вас просьбой рассказать мне о них во всех подробностях и ничего не утаивая.

И сама просьба, и слова, которыми ее выразили, были вполне уместны, но что-то все равно мне в них не понравилось. Может, оттенок сухого безразличия? Вообще инспектор Мортон был сух настолько, что от одного его вида хотелось попросить чая. Я не утерпела и сказала:

– Мы все клянемся говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.

Оттенок сарказма уловил только дедушка, недовольно блеснувший в мою сторону глазами.

– Вот и хорошо, – то ли мистер Мортон принял мои слова за чистую монету, то ли решил сделать вид, что принял их как должное, – тогда давайте начнем с того момента, когда вы впервые увидели ожерелье. Попрошу начать вас, мисс Монсоро.

– Раз уж ведется официальное расследование, то полагаю, что обязана сказать об этом сразу: мое настоящее имя графиня Ирина Афанасьевна Бестужева.

Мне просто захотелось зааплодировать маменьке. Ей, судя по всему, тоже не слишком по нраву пришелся полицейский и его манера общения, вот она и сочла необходимым сделать такое неожиданное для него заявление. На лице Джона Мортона впервые отразилось живое чувство, он явно досадовал на себя, что не счел нужным уточнить столь важные подробности до прихода к нам. А еще я успела подумать, что, скорее всего, он знает о нас и об ожерелье со слов Антоши, а значит, тот намеренно не назвал настоящего имени маменьки, чтобы поставить и ему не по нраву пришедшегося инспектора в неловкое положение.

– Прошу простить меня, ваша светлость!

– Это не так уж и важно, мистер Мортон, – благодушно приняла извинение маменька. – Так с чего же мне начать?

Она бросила короткий взгляд в мою сторону, ища поддержки в этом вопросе.

– Может, нам стоит начать с того, как мы впервые услышали об ожерелье? – спросила я, обращаясь больше к полицейскому, чем отвечая на вопрос маменьки.

– Не думаю, что это важно, – ответил он, – да и суть мне известна. Меня больше интересуют события в театре.

– Хорошо, – легко согласилась маменька. – Вчера в Друри-Лейн по окончании спектакля мы с дочерью прошли в мою грим-уборную. Вскоре к нам зашел граф Алексей Юрьевич Никитин в сопровождении своего секретаря Антона Петровича Мордвинова. Секретарь вынул из внутреннего кармана пиджака футляр, вручил его графу, а граф вынул из него ожерелье и передал мне.

– Как

вы с ним поступили?

– Граф попросил меня тут же его примерить. По просьбе графа я сразу надела его. И не снимала в течение всего вечера.

– Даже когда маменька переодевалась, – сочла нужным добавить я.

– Да, так и было. По окончании вечера все было проделано в обратном порядке. Я сняла ожерелье, отдала мистеру Мордвинову, тот уложил его в футляр. И почти сразу ушел.

– Могут ли остальные присутствующие здесь подтвердить эти слова?

Мы подтвердили.

– Не заметил ли кто-либо из вас во время банкета, незадолго до него или вскоре после чего-либо показавшегося вам необычным, выходящим за привычные рамки?

Каждый по очереди ответил, что нет, ничего необычного он не видел.

– Тогда у меня к вам вопросов больше нет, и мне не хотелось бы злоупотреблять вашим вниманием.

– Одну секунду! – остановил его дедушка. – Могу ли я задать вам вопрос? У вас есть подозреваемые?

– Пока в таком качестве задержан мистер Мордвинов, – ответил старший инспектор.

Эти слова прозвучали для нас все равно что гром среди ясного неба. Инспектор, как мне показалось, собирался ими и ограничиться, но, видя наше потрясение, счел возможным добавить:

– Давайте станем полагать, что это сделано более для того, чтобы сбить с толку настоящего убийцу. Полагаю, что у меня имеются для этого серьезные аргументы!

И второй раз за наш разговор сквозь маску сухого равнодушия мелькнуло какое-то живое выражение на лице старшего инспектора, а глаза и вовсе блеснули азартно.

– Полагаю, мне нет надобности просить вас соблюдать конфиденциальность?

– А это не слишком жестоко? – спросила маменька.

– Что? – не понял старший инспектор.

– Держать за решеткой невиновного лишь ради того, чтобы преступник потерял бдительность!

– Кто сказал о невиновности мистера Мордвинова? Я лишь сказал, что не подозреваю его в убийстве. Но у меня достаточно оснований подозревать его в соучастии в преступлении. Есть ли еще вопросы?

– Отчего же вы не сообщили газетчикам, что задержан обвиняемый? – быстро спросила я, увидев что мистер Мортон собирается уходить. – Как же тогда настоящий преступник узнает, что ему нет нужды беспокоиться?

– Задержание я произвел уже после того, как все репортеры разбежались. Я принял это решение в ходе последующих следственных действий.

– А где находилось ожерелье в момент совершения преступления? – поинтересовалась я. – Ну, откуда его украли?

– Мисс, вы задаете вопросы, не имеющие никакого значения. Особенно для вас.

После этих слов инспектор попрощался и вышел.

– Каков сухарь! – воскликнул дедушка, едва стихли на лестнице шаги старшего инспектора.