Ожерелье королевы
Шрифт:
Королева сделала резкое движение, почувствовав угрозу в словах короля. Ум ее мутился, руки дрожали.
— Господин де Шарни, — воскликнула она, — хотел просить меня о…
— О чем же, мадам?
— О позволении жениться.
— В самом деле! — воскликнул король, поначалу успокоившись.
Но тут его снова обуяла ревнивая тревога.
— Так что же? — продолжал он, не замечая, как страдает бедная женщина, произнося эти слова, и как побледнел Шарни от страдания королевы, — так что же? Почему господину де Шарни невозможно жениться? Разве он не хорошего рода? Разве он не имеет прекрасного состояния? Разве он не храбр и не красив? Право, чтобы не принять его в семью, чтобы отказать ему в своей руке, надо быть принцессой крови или замужней дамой; только эти две причины, по-моему, могут создать невозможность. Итак, мадам, скажите мне имя женщины, на которой желал бы жениться господин де Шарни, и если только к ней неприменимо одно из двух условий, о которых я упоминал, то ручаюсь вам, что устраню затруднение… чтобы сделать вам приятное.
Королева, сознавая все возрастающую опасность и подчиняясь последствиям своей первой лжи, храбро продолжала:
— Нет, государь, нет; есть такие затруднения, которые вы не можете преодолеть. Именно таково препятствие, о котором мы говорим.
— Тем больше основания мне узнать, что невозможно для короля, — прервал Людовик XVI с глухой яростью.
Шарни посмотрел на королеву, которая, казалось, едва стояла на ногах. Он хотел сделать шаг к ней, но его удержало то, что король стоял неподвижно. По какому праву он, посторонний человек, подал бы руку или поддержал бы эту женщину, которую предоставлял самой себе ее король и супруг?
«Какая же есть власть, — спрашивала она у себя, — против которой король бессилен? Подай мне мысль, помоги мне, Господи!»
И вдруг ее осенило.
«Ах, сам Господь посылает мне помощь, — подумала она. — Тех, кто принадлежит ему, не может отнять у него сам король».
И подняв голову, она сказала королю:
— Ваше величество, та, на ком желал бы жениться господин де Шарни, находится в монастыре.
— А, — воскликнул король, — это уже причина! Действительно, очень трудно отнять у Бога и отдать людям то, что ему принадлежит. Но странно, что господин де Шарни почувствовал столь внезапную любовь! Никогда никто не говорил мне о ней, даже его дядя, который может всего добиться у меня. Кто же эта любимая вами женщина, господин де Шарни? Скажите мне, прошу вас.
Королева почувствовала мучительную боль. Ей предстояло услышать чье-нибудь имя из уст Оливье; ей предстояло вынести пытку от этой лжи. Кто знает, не назовет ли Шарни имя, некогда ему дорогое, еще полное для него кровоточащих воспоминаний о прошлом, или имя, которое укажет на зарождающуюся любовь и поведает о его смутных надеждах в будущем? Чтобы избежать этого страшного удара, Мария Антуанетта опередила его.
— Государь, — воскликнула она, — вы знаете ту, кого желает иметь женой господин де Шарни; это… мадемуазель Андре де Таверне.
Шарни вскрикнул и закрыл лицо руками.
Королева, прижав руку к сердцу, почти без чувств упала в кресло.
— Мадемуазель де Таверне! — повторил король, — мадемуазель де Таверне, которая удалилась в Сен-Дени?
— Да, государь, — слабым голосом сказала королева.
— Но она не дала еще монашеского обета, насколько мне известно?
— Но она должна его дать.
— Мы еще это посмотрим, — сказал король. — Но, — прибавил он с остатком недоверия, — зачем ей произносить этот обет?
— Она бедна, — сказала Мария Антуанетта. — Вы обогатили только ее отца, — резко добавила она.
— Я исправлю эту оплошность, мадам; господин де Шарни ее любит…
Королева вздрогнула и бросила на молодого человека жадный взгляд, как бы умоляя его опровергнуть это.
Шарни пристально посмотрел на Марию Антуанетту и ничего не ответил.
— Хорошо! — сказал король, приняв это молчание за почтительное подтверждение. — И без сомнения, мадемуазель де Таверне любит господина де Шарни? Я дам ей в приданое те пятьсот тысяч ливров, в которых я на днях должен был отказать вам через господина де Калонна. Благодарите королеву, господин де Шарни, за то, что она соблаговолила рассказать мне об этом деле и тем обеспечила счастье вашей жизни.
Шарни сделал шаг вперед и поклонился; он был бледен, как статуя, которую Бог, явив чудо, оживил на минуту.
— О, дело стоит того, чтобы вы еще раз преклонили колена! — сказал король с тем легким оттенком грубоватой насмешки, который слишком часто умерял в нем традиционное благородство его предков.
Королева вздрогнула и невольным движением протянула обе руки молодому человеку. Он преклонил перед ней колени и запечатлел на ее прекрасных холодных как лед руках поцелуй, моля Бога позволить ему вложить в этот поцелуй всю свою душу.
— А теперь, — сказал король, — предоставим ее величеству позаботиться о вашем деле; идемте, сударь, идемте!
И он быстро прошел вперед, так что Шарни мог обернуться на пороге и заметить невыразимую скорбь того последнего «прости», которое посылали ему глаза королевы.
Дверь затворилась, положив отныне непреодолимую преграду этой невинной любви.
XXV
СЕН-ДЕНИ
Королева осталась одна со своим отчаянием. Столько ударов обрушилось на нее один за другим, что она перестала даже сознавать, который из них был для нее наиболее чувствителен.
Проведя около часу в нерешительности и унынии, она сказала себе, что пора искать выход. Опасность увеличивалась. Король, гордясь своей победой над кажущимися затруднениями, поспешит разгласить об этом, и может случиться, что эта огласка уничтожит все плоды обмана.
Как упрекала себя королева за этот обман, как желала взять обратно это вырвавшееся из уст ее слово, как ей хотелось отнять у Андре призрачное счастье, от которого та, быть может, откажется!
Действительно, здесь возникало другое затруднение. Имя Андре спасло все дело в глазах короля. Но кто мог поручиться за капризный, самостоятельный, своевольный ум той особы, которая носила имя мадемуазель де Таверне? Кто мог рассчитывать, что эта гордая девушка захочет принести свою свободу и свою будущность в жертву ради блага королевы, с которой рассталась за несколько дней до этого, не скрывая своей враждебности?
Что же тогда случится? Андре откажется, что очень вероятно; все здание лжи рухнет. Королева превратится в заурядную интриганку, Шарни — в пошлого чичисбея и обманщика, а клевета, перейдя в обвинение, придаст всему делу неоспоримый характер супружеской неверности.
У Марии Антуанетты мутился рассудок от этих мыслей; она готова была сдаться заранее, представляя себе вероятное будущее, и замерла, охватив руками пылающую голову.
Кому довериться? Кто же был подругою королевы? Госпожа де Ламбаль? О, это было воплощение чистого рассудка, холодного и неумолимого. К чему искушать ее девственно-чистое воображение, которого к тому же и не захотят понять придворные дамы, расточающие раболепную лесть успеху и трепещущие при малейшем намеке на немилость? Они, пожалуй, скорее выскажут готовность проучить свою королеву, когда ей нужна будет их помощь.