Ожерелье королевы
Шрифт:
– Прочтите, – проговорила королева, передавая записку графу д'Артуа.
– А ведь есть люди, утверждающие, будто мы транжирим казну, сестра! – воскликнул принц. – Подумать только, что так поступил…
– Мой супруг… – пробормотала королева. – Прощайте, брат.
– Примите мое искреннее сочувствие, дорогая сестра; а я-то и сам хотел завтра попросить, но теперь я предупрежден.
– Пускай ко мне позовут госпожу де Ламотт, – после долгого размышления сказала королева г-же де Мизери, – где бы она ни была, да поскорее.
3. Мария Антуанетта –
Гонец, которого отправили в Париж за госпожой де Ламотт, нашел графиню, или, вернее, не нашел ее у кардинала де Рогана.
Жанна приехала к его высокопреосвященству с визитом; она отобедала у него, а затем осталась поужинать; они беседовали о злополучном возврате долга, как вдруг явился курьер с вопросом, не гостит ли у г-на де Рогана графиня.
Швейцар, человек опытный, отвечал, что его высокопреосвященства нет дома и г-жи де Ламотт в особняке тоже нет, но ничего не может быть проще, чем передать ей то, что велела королева: вечером, по всей видимости, графиня посетит кардинала.
– Пускай она как можно скорее прибудет в Версаль, – сказал посланец и отправился далее, чтобы оставить то же распоряжение во всех домах, по которым могла кочевать графиня.
Но как только курьер уехал, швейцар тут же выполнил его поручение: он послал жену уведомить г-жу де Ламотт, которая сидела у г-на де Рогана; оба компаньона неторопливо философствовали о быстротечности крупных денежных сумм.
Получив предупреждение, графиня поняла, что нужно срочно пускаться в путь. Она попросила у кардинала двух добрых лошадей; он сам усадил ее в берлину без герба, и, покуда он по-разному перетолковывал известие, графиня мчалась так резво, что через час оказалась у дворца. Ее ждали и немедля провели к Марии Антуанетте. Королева уже удалилась в опочивальню. Вечерний туалет был завершен, и в покоях не оставалось ни одной дамы, за исключением г-жи де Мизери, сидевшей над книгой в маленьком будуаре.
Мария Антуанетта вышивала или делала вид, будто вышивает, беспокойно прислушиваясь к каждому звуку, долетавшему извне, и тут в опочивальню вбежала Жанна.
– А, вы здесь! – воскликнула королева. – Тем лучше. Графиня, у меня есть новость.
– Добрая новость, ваше величество?
– Судите сами. Король отказал в пятистах тысячах ливров.
– Отказал господину де Калонну?
– Вообще отказал. Король больше не хочет давать мне денег. Воистину, такая неприятность могла приключиться только со мной!
– О Господи! – прошептала графиня.
– Не правда ли, графиня, в это трудно поверить? Отказал, перечеркнул уже готовую смету! Словом, не будем больше говорить об этом злополучном деле. Вам надлежит поскорее вернуться в Париж.
– Да, ваше величество.
– И сказать кардиналу, поскольку он с такой готовностью стремился мне угодить, что я согласна взять у него в долг пятьсот тысяч ливров сроком до следующего триместра. С моей стороны это эгоистично, графиня, но что поделаешь… Придется злоупотребить его преданностью.
– Мы пропали, ваше величество, – прошептала Жанна. – У его высокопреосвященства больше нет этих денег.
Королева как ужаленная заметалась по комнате.
– Нет денег? – пролепетала она.
– Ваше величество, кардиналу де Рогану предъявили расписку в старом долге, о котором он и думать забыл. Ему пришлось уплатить: это был долг чести.
– Пятьсот тысяч ливров?
– Да, ваше величество.
Но…
– Это были его последние деньги. Теперь он без средств.
Королева застыла на месте: это последнее несчастье ее оглушило.
– Может быть, я сплю и вижу сон? – произнесла она. – Неужели на меня в самом деле обрушились все эти неурядицы? Откуда вы знаете, графиня, что господин де Роган лишился денег?
– Он сам полтора часа назад рассказал мне о своей беде, ваше величество. Она тем более непоправима, что пятьсот тысяч ливров были последними остатками его состояния.
Королева уронила голову на руки.
– Нужно на что-то решиться, – произнесла она.
«Что она теперь станет делать?» – пронеслось в голове у Жанны.
– Видите, графиня, я получила ужасный урок: это мне наказание за то, что я потихоньку от короля решилась на затею, которая мне была не слишком-то нужна, не слишком-то важна и только тешила мое тщеславие. Согласитесь, никакой надобности в этом ожерелье у меня не было.
– Верно, ваше величество, но неужели королева не может, прежде всего, считаться со своими вкусами и желаниями…
– Прежде всего я хочу считаться со своим спокойствием и семейным счастьем. И только эта последняя неудача открыла мне глаза на то, какие беды я могла на себя навлечь, на какой опасный и гибельный путь готова была вступить… Нет, не желаю больше! Уж лучше искренность, и свобода, и скромность.
– Ваше величество!
– А для начала принесем суетность в жертву долгу, как сказал бы господин Дора [131] .
И, улыбнувшись, она со вздохом добавила:
– А все-таки какое красивое было ожерелье!
– И было, и есть, ваше величество, и стоит кучу денег.
– С этой минуты оно для меня не более чем груда камешков. Когда в камешки наиграются, с ними делают то же, что дети после игры в «котел»: выбрасывают и забывают о них.
– Что вы имеете в виду, ваше величество?
131
Дора, Клод Жозеф (1734–1780) – французский салонный поэт.
– А вот что, дорогая графиня: вы возьмете шкатулку, которую привез господин де Роган… и вернете ее ювелирам Бемеру и Босанжу.
Верну?
– Вот именно.
– Ваше величество, но вы же уплатили двести пятьдесят тысяч ливров задатку!
– Зато остальные двести пятьдесят тысяч останутся в моем полном распоряжении, и я уложусь в сумму, которую предоставил мне король.
– Ваше величество! Ваше величество! – возопила графиня. – Потерять разом четверть миллиона! Ведь ювелиры, весьма вероятно, не захотят возвращать вам те деньги, которые уже попали к ним в руки.