Ожившая головоломка
Шрифт:
Действительно, кроме деревянной кровати, на которой я спал, неудобного стола и табуретки, в моей комнате ничего не было. Нет, был еще портрет Брэда Питта, в полстены, уж очень я его люблю.
— А мне даже нравится! — мечтательно сказал Юрка — Ничего лишнего, просторно. Я бы из своей комнаты половину повыкидывал, только родители не дадут.
— А насчет тренировок, давай на следующей неделе, ладно? С тренером меня познакомишь.
— Договорились, — Юрка поднялся с кровати, на которой сидел. — Я побежал.
Я проводил его до двери. На прощание он сказал, что в нашем доме запросто можно
Бабки с той стороны улицы проводили его долгими взглядами, запоминали на будущее, наверное. Под их скамейкой обнаружилась какая-то лохматая собачонка, которая тут же вылезла из-под нее и начала визгливо лаять. Вчера ее не было. Скорее всего по причине слабости здоровья ее выпускали на улицу не каждый день. Очень хотелось в нее чем-нибудь кинуть, но проклятая псина чувствовала себя в безопасности под присмотром бабушек и просто заливалась лаем. Потом как-то внезапно примолкла и быстро полезла под скамейку. Только что вспрыгнувший на наше крыльцо Уголь проводил ее презрительным взглядом. Собака его явно знала и общаться с ним не хотела.
Уголь довольно выгнул спину и начал точить когти об дверной косяк.
— Пойдешь домой, террорист, или будешь дальше развлекаться? — спросил я его.
Развлекаться дальше он не пожелал, милостиво прошел за мной в дом и тут же куда-то исчез по своим кошачьим делам.
До приезда отца оставался еще целый час, как раз хватит убраться и вымыть посуду. Да, еще надо придумать, чем его кормить. Столько дел!
В общем, для нас с отцом этот день закончился в полпервого ночи, когда мы расставили мебель и сложили всю старую в бабкиной комнате. Там оказались и моя неизвестно где добытая кровать, и стол. А табурет мы отнесли на кухню, он очень подходил к ее интерьеру, как сказал отец. Потом, завтра, а лучше послезавтра, в воскресенье, мы должны были перетащить все старье в сарай. А сегодня мы так устали, что у меня едва хватило сил дойти до своей комнаты. Отец пожелал мне спокойной ночи и выключил свет.
Ночью мне снился огонь, но не теплый и домашний, а свирепый, свивающий ревущие языки в косматые спирали, похожий на огромный пожар. Было совсем не страшно, просто я смотрел на огонь.
А уже ближе к утру мне приснилось, что на меня уселся слон, но это оказался Уголь, который улегся мне на грудь. Я переложил его на ноги и снова заснул. Мне почудилось что-то странное в комнате, когда я просыпался, но вспомнил я это только утром. Мне показалось, что Головоломка светилась в темноте. Скорее всего это был сон.
— Новый день, новые сюрпризы! — сказал отец за завтраком, задумчиво глядя на здоровенную черную крысу, которую притащил Уголь и положил для всеобщего обозрения у порога кухни. Крыса была размером ненамного меньше кота, и было непонятно, как он вообще смог ее одолеть. Тем не менее он гордо расхаживал по комнате, напрашиваясь на поздравления. Что мы и сделали, только попросили его свои трофеи, если он так уж хочет их нам показать, складывать перед домом, в саду.
Уж не знаю, что он там понял, только через час крысу он куда-то утащил, и мы ее больше не видели. А еще мне отец сказал, что крыс коты почти никогда не едят — разве что уж когда совсем кусать нечего. Это радовало, особенно если он и дальше будет
В классе мне обрадовались, и даже кто-то похлопал по плечу. Все дружно интересовались, где это я так научился бегать и нельзя ли у меня списать математику. Как выяснилось, математички смертельно боялась вся школа. Гислер, появившийся позже всех, приветливо мне кивнул, явно напрашиваясь на разговор, но это пришлось отложить. Вошла учительница математики, и сразу стало понятно, почему ее так боятся.
Высокая, худая, она больше всего напоминала указку, которую, кстати, тут же взяла в руки. Внимательно (по памяти, а не по списку) пересчитав весь класс, она обнаружила отсутствие двоих и одного лишнего — меня. Выяснив, кто я такой и откуда взялся, она тут же принялась за моих многострадальных одноклассников.
Квадратные уравнения мне уже были знакомы, но, как выяснилось, в них худо-бедно разбиралась половина класса. Остальные честно старались, но получалось у них не очень. Раиса Алиевна, так звали учительницу, оказалась мастером поднимать на смех тех, кто ее чем-то не устраивал. Да каким мастером!
Несчастные просто не знали, куда деваться. Те, кто не мог ответить на ее вопросы, так и оставались стоять, пока кто-нибудь не отвечал на них правильно. Причем она не забывала время от времени язвительно у них о чем-нибудь осведомляться. К примеру, не хотят ли они перевестись в четырнадцатую школу, пока не поздно?
Как я потом узнал, это была школа для умственно отсталых детей.
Добрая Света Лоза и еще двое отличников честно тянули руки, пытаясь помочь ребятам, но учительница знала класс хорошо и не спрашивала их слишком часто.
Честно говоря, я был уверен, что она меня не спросит, но я ошибся. Еще как спросила! Наверное, решила сразу взять в оборот и вызвала к доске решать уравнение. Строго говоря, я мог бы и не пойти, сказать, что я только что приехал — уж очень она мне не понравилась, но все-таки пошел. В классе облегченно вздохнули: скорее всего после этого уравнения будет новая тема.
— Пишите, Красильников! Два икс квадрат…
Я писал на доске и был абсолютно спокоен. Решу как-нибудь, главное, не нервничать. Холодная голова — это половина успеха. Формулу я помнил. Только подставить значения теперь и не ошибиться в вычислениях. Минуты за три я нашел и икс, и игрек. И даже, по-моему, правильно. Честно говоря, сам такого от себя не ожидал, все так ясно вспомнил про квадратные уравнения, а в Волгограде мы их всего пару уроков проходили.
— Неплохо, Антон, — вернул меня к реальности голос Раисы Алиевны, — вы уже проходили квадратные уравнения?
— Несколько уроков, — честно ответил я.
— Хорошо, в смысле, ставлю тебе пятерку, молодец. Садись.
Я пошел садиться. А по дороге состроил самую высокомерную рожу, на которую был способен. В классе сдержанно прыснули. Вот так-то лучше, а то и невзлюбить могут. В любимчики, скажут, к Раисе метишь! А зачем мне в любимчики к этой задерганной и усталой женщине? Морока одна! Подумал так и испугался, как будто и не я это думал, а кто-то другой. Кто чувствовал сейчас и удовлетворение, и досаду этой немолодой и нервной учительницы.