Ожившие кошмары (сборник)
Шрифт:
Щекой прижался к дощатому полу. Кругом была пыль. Один глаз затёк от удара, а вот вторым глазом Леша разглядел кривые ножки кровати, стульев, вязанку дров у деревянной двери, замызганные половики. Ещё разглядел чьи-то ноги, которые не были похожи на человеческие, а как будто на звериные и лошадиные вместе. То есть вместо пятки были чёрные копыта, а от копыт тянулась стопа, покрытая грубой рыжей шерстью и заканчивающаяся четырьмя пальцами с коготками.
Ноги эти находились очень близко. От лица ошалевшего Леши их отделяло несколько сантиметров.
Тут-то его и накрыло.
Он понял вдруг, что это не обморок, не сон, а реальность. Запах дыма, озноб, покалывание в затылке — всё настоящее. Скрип половиц, копытца вместо пяток, потертые джинсы на чужих ногах, чёрная вязкость, облепившая лицо и волосы — всё настоящее. И ещё настоящее, пронзительное ощущение, что родители где-то очень далеко. За сто тысяч километров отсюда. А, может, вообще их попросту нет. И вот лежит маленький одинокий Леша на грязном полу, елозит ногами, пытается не захныкать и не понимает, как отсюда выбраться обратно, что с этим делать.
Он всё же захныкал, не удержался, как девчонка какая-то.
Копытца застучали вокруг его головы. Оно нагнулось, существо, и Леша, увидев его, стошнил. Он не запомнил лица, но запомнил эмоции. Потом еще долго мочился в постель по ночам, просыпался и плакал от липкого ужаса, пахнущего как тошнота и желудочный сок. Даже когда ему уже было восемнадцать и даже двадцать пять. Ничего не мог с собой поделать, хотя знал правду.
Существо схватило его за штанину и, приподняв вниз головой, стало трясти. Вытряхивало душу, внутренности, сознание. Конечно, это был сон. Взаправдашний сон. Не могло столько всего вытряхнуться из Леши. А существо это, тварь, оставшаяся в воспоминаниях где-то глубоко-глубоко, протянула руку, содрала с Леши рубашку и полоснула острым когтем от мягкого розового пупка до впадинки на груди. Леша почувствовал, как холод пронизывает его, как плоть расступается, кожа лопается и что-то вываливается из его нутра. Что-то тяжелое шмякается на пол. Он стал почти невесомым, будто сохранилось от маленького Сидорова только оболочка.
Он звал мамочку и папу. Плакал.
Существо же, словно наигравшись, швырнуло его в сторону кровати. Он упал на пол, зашелестел по деревянным половицам, пялясь глазами куда-то на яркий свет, покатый потолок. Кто-то схватил его снова, потащил под кровать, в пыль и темноту. Опять в темноту. Голос мамочки. Голос папы.
Ещё тянется из разреза в животе влажная, липкая пуповина, а за пуповиной этой — серая, пузырящаяся душа.
Леша больше ничего не помнил толком. Будто мчался в темном-темном вагоне поезда, где иногда торопливо мелькали в темноте пятна фонарей.
Вспышка: лица родителей, склонившиеся над ним.
Вспышка: соленые пальцы, лезущие ему между губ и зубов, проталкивающие что-то в горло.
Вспышка: чужие руки елозят в его животе, за грудной клеткой, добираются до позвоночника.
Вспышка: больничная койка, запах лекарств.
Мамин голос: «Упал в подвал, скатился со ступенек и головой прямо об… удачно, что не позвоночником… скажите, когда?..»
Вспышка: папа, сидящий у койки. Капельница. Папа осматривается, потом кладет на край кровати сложенный вчетверо носовой платок, разворачивает его, достает что-то аккуратно, двумя пальцами, и торопливо, ускорившись, запихивает Леше в рот. Влажное, ледяное, извивающееся.
Вспышка: он наполняется жизнью. Он больше не оболочка. Хочется дышать, двигаться. А за окном щебечут птицы. Весна. Прохладный воздух.
Вспышка: спрашивает, что это было за существо, что за место, почему пропал подвал и где он вообще оказался?
Мама и папа не ответили ему. В тот раз не ответили, а подождали, когда он выпишется. И уже тогда не оставили выбора.
Родительский дом построили давным-давно, лет триста назад. А до этого здесь был лес, а среди леса поляна. А на поляне, как в старой скороговорке, яма в никуда. Обычные люди эту яму никогда не видели, а если и натыкались, то по неосторожности — проваливались случайно, исчезали и никогда не возвращались.
Потом появился кто-то, кто яму разглядел, огородил, а затем — вот уж сообразительнейший человек! — приладил лестницу, чтобы спускаться и подниматься. Он же, наверное, и был первым, кто посмотрел, что же там внизу, а потом вернулся живым. Правда, оказался он немного сумасшедшим, рассказывал про чудо-хижину, сказочную, как изба на курьих ножках, только ещё сказочнее. Вместо Бабы-Яги там обитало страшилище, которое жрёт людей, птиц и животных без разбору. Комнаты у чудовища заставлены сплошь сундуками, а в сундуках этих богатства несметные, но не золото или бриллианты, а разные мистические штуковины. Ковер-самолет, например. Скатерть-самобранка. А ещё лук, которые сам стрелы пускает точно в цель. Камешки разноцветные, что путь показывают. Картинки двигающиеся. Много всякого, в общем. Страшилище это сидело на богатстве, как собака на сене.
Свихнувшийся мужичок ходил по деревням, да рассказывал про яму, лестницу, избу, сокровища. Про то, что страшилище крадёт людские души, оставляя человека ни с чем, то есть с пустотой. В доказательство показывал всем шрам на животе от пупка до впадинки на груди и говорил, что теперь уже точно после смерти угодит прямиком в Ад, потому что выбора-то у него больше нет.
Никто свихнувшемуся не верил, а чтобы не мозолил глаза, выпороли как-то с утра и отправили босым обратно в лес. Там он и остался, отстроил деревяный домик около ямы, оградил забором и сторожил, чтобы никто посторонний не сунулся.
Постепенно цивилизация добралась до леса. Проще говоря, его вырубили, застроили, протянули дороги. А тот домик так и стоял. Кто-то видел мужичка время от времени. Он появлялся на местном базаре и, бродя от прилавка к прилавку, предлагал странные штуковины на продажу. Говорил, что страшилище теперь ему не страшно, потому что бездушных оно не трогает и не чует.
Многие его сторонились, но были и те, кто покупал всякое-разное. Слух о мужичке (которые к тому времени стал уже старичком) расползся по ближайшим городам и деревням. К домику приходили люди разного уклада, просили продать то-то и то-то. Старичок почти никому не отказывал, но всегда предупреждал: любая вещь из той ямы сама по себе бесполезна, если человек не знает, как её применить. Ну и не все люди знали. Кто-то разочаровывался и пускал слух, что старичок этот мошенник, но многие предпочитали помалкивать, потому что вещи действительно обладали непонятной силой. Нужно было только уметь ею пользоваться.
Потом старичок незаметно умер, а место его занял сын, а за сыном — его сын. И так далее на несколько поколений. Иногда к домику подъезжали сильные мира сего, требовали отдать им волшебные штуковины за так, угрожали выпороть, сослать на каторгу, заковать в кандалы, раскулачить, конфисковать, расстрелять, выбросить вон из страны, упечь в психушку, сжечь домик и окрестности, закопать живьем, натравить братков, засудить, снести. Но никто, конечно, с домом и его хозяевами не справился. Та самая сила, которая наделяла обыкновенные вещи чем-то необыкновенным, с таким же успехом огораживала обитель от внешних сил.