Ожившие мертвецы. Начало
Шрифт:
Мякинин даже обрадовался, оставаться наедине с беспокойными мыслями хоть и в довольно бодрой «гостинице» он не хотел и возможно боялся, поэтому лишних вопросов задавать не стал, а просто пошёл за Серёгой тёмными коридорами.
Виталий сидел в учительской за столом, на котором тонкой невидимой в темноте струёй через узкогорлое стекло, чадила керосиновая лампа, заправленная каким-то жиром, специфический запах которого плавал по кабинету.
– Через две минуты отключат генераторы, – пояснил он, кивая на лампу. Серега вышел, Филиппов показал на стул:
– Присаживайся.
Мякинин развалился на стуле, забросив ногу на ногу.
– Мы не договорили там в каморке, – начал
– Знаешь, кто была раньше та женщина, которую ты убил? Её звали необычно: Камила. Она работала медсестрой в больнице, там, по-видимому, её укусили. Она обратилась и укусила мужа. Потом они вместе сожрали своего малолетнего ребенка. Я тебе об этом рассказываю, потому что ты уже всё видел и воспримешь правильно мои слова. Это уже не люди, это существа. Злые и хищные.
Виталий добавил с улыбкой:
– Но Камила была девкой фигуристой при жизни!
– Я обратил внимание, – согласился Миша.
– Ты некрофил?
– Ещё пока нет. Но я не знаю, как там с женщинами на Материке.
Филиппов снова улыбнулся:
– Тебя не проймёшь! Ты не из бывших случайно?
Мише сразу стало понятно, что Виталий имел в виду не уголовников, ни чиновников, а именно себе подобных оперов.
– Из них. Четыре года в уголовном розыске, потом почти год в УЭБе.
От Мякинина не укрылось, как Виталик обрадовался, что не промахнулся с выводами о сидящем перед ним собеседнике.
– Чего ушёл?
Миша, размышляя: стоит ли открывать душу мало знакомому парню, шумно фыркнул носом, решился. Да, собственно, рассказывать особо было и нечего: родился и жил в Удельной Раменского района Московской области, женился, родился сын, подрос, жена умерла, с органов ушёл из-за того, что и дома не бывает и зарплата маленькая.
– Жилья своего нет, живём с сыном с родителями, кредитов ещё с женой набрали, с банком до сих пор расплачиваюсь. Всё как у большинства нашего нищего российского населения. Обычный маргинал и неудачник, – Заключил Мякинин, глядя прямо в глаза Филиппову, заволоченные мраком комнаты. Виталий неожиданно усмехнулся, поднялся из-за стола, полез куда-то в шкаф, загремел стеклом. На столе оказалась початая узкогорлая бутылка коньяка, пара стопок и плитка шоколада в цветной обёртке.
– Это как сказать, – ещё раз усмехнулся Филиппов, разливая цветную жидкость по стопкам, – теперь нет ни банков, ни ССБ, ни «красных», ни «чёрных» зон, ни президентов, ни правительств, ни закона. Сволочное прошлое, мрачное настоящее и ещё более мрачное будущее. Давай за то, чтобы будущее было лучше прошлого!
Понял или нет Филиппов то, что хотел сказать или недосказал Мякинин, Миша так и не догадался. Но хотел верить, что понял. А не досказал многое: что больно было смотреть, что жируют как раз жулики и беспринципные негодяи, а честные остаются за бортом этой жизни. Недоноски, возросшие из самой низовой браги и в другое время оставшиеся бы на самом дне, упивались своим величием, без всякого снисхождения топча тех, кто находился ниже. Вся эта негласная кастовость, российские кшатрии и брахманы, которую старательно не замечала чернь, пока это её не касалось. Мякинин сосредоточился на воспитании сына, замыслив, чтобы его ребёнок ни в чём не нуждался в будущем.
Филиппов также рассказал о себе кратко, и не потому, что хотел что-то скрыть, просто новые знакомцы никак не могли перейти к главной теме разговора. Рос Виталий в Талнахе под Норильском в семье военного. Потом отца перевели дослуживать на материк, школу Виталий оканчивал уже в подмосковной Заре. Потом армия, потом полтора года в ФСБ в наружном наблюдении, потом через увольнение поступил на службу в нарьянмарский УР. На Север его всегда тянуло…
– На чём я остановился, когда рассказывал про вирус? Ах, да: в густонаселённой Европе, Индии и Китае этот ад начался быстро, у нас и США всё случилось медленнее. Затем вирус исчез, будто выбрал себе достаточно носителей и стал распространяться только через укусы. К примеру, до нас он не дошёл, но ожившие, прибывшие с материка, наделали достаточно себе подобных. Их же клали в больницу, таскали в околоток, они ходили на работу и просто по городу. У нас было чуть более двадцати тысяч населения, оживших сейчас тысяч семь-восемь. Остальные: кто умер, кого сожрали, кого-то убили, кто-то (живой) сбежал. Кроме нашего есть ещё так называемые «очаги сопротивления». Я не знаю, сколько людей осталось вообще. Может быть тысячи четыре вместе с женщинами и детьми, может меньше. У нас здесь семьсот двадцать три человека и в неделю пополняется ещё в среднем на десять. Но всё меньше тех, кто до сих пор отсиживался по квартирам и домам, они либо мертвы, либо уже с кем-то объединились.
– Мы встретили один такой «очаг»: Николаича и какого-то нерусского, – улыбнулся Миша, вспоминая встречу.
– А-а-а! Это Николаич и Тихон, метисом кличут. Мама у него из эвенков, а папа украинец. Они чокнутые, собрались, когда льды сойдут, тикать на катере в Финляндию. Объясняют, что там Европа и по любому такого бардака не допустили. Но лично я сомневаюсь. Перед катастрофой весь цивилизационный лоск слетает.
– А вы? Что будете делать вы? – поинтересовался Мякинин.
– Лично я остаюсь здесь и убеждаю людей также здесь остаться. У нас здесь всё есть. Оружие, пища в тундре и в море, печи сделаем, дрова добудем. Есть мастеровые, охотники, врачи. У нас, представляешь, газ до сих пор идёт, каким образом, я даже не знаю. Связи нет, в том числе и сотовой, спутниковый телефон работает пока, но с кем созваниваться? Лишь бы газ до лета шёл, а там мы уже развернёмся. Оживших истребим потихоньку, а там посмотрим, загнётся цивилизация или реанимируется.
– А вот мне на материк надо в любом случае, – задумчиво сказал Мякинин. Сын… Как старался себя отвлечь от гнетущих мыслей, они всё равно наползали тучей.
– Забыл тебе сказать, – Виталий плеснул коньяку себе и Мише, – утешит тебя это или нет… Дети. Их мозг не выдерживал заражения, они умирали. Просто умирали. Лет примерно до четырнадцати. Поэтому ты детей среди оживших встретишь не много. К тому же ребенок слаб против взрослого ожившего и, как правило, одним укусом не оканчивается…Он просто не успевает сбежать и заразить остальных…
Рука Михаила до боли в пальцах сжала почти пустую бутылку. Коварное воображение тут же начало рисовать страшные картины. Его сын один там далеко, среди рухнувшего мира. И не спасти, не помочь маленькому беззащитному человечку, к которому тянулись зверские дьявольские лапы оживших…
Виталий не дал довоображать: внимательно посмотрел на Мишу поверх тусклого света, развернулся на стуле, лязгнул дверцей сейфа, и положил перед Мякининым две маленьких круглых белых таблетки.
– Из запрещённого? – хмыкнул Мякинин.
– Ага. Ещё месяц назад торчки удавили бы за них. Но у них доза от трёх начинается, а тебе двух хватит, чтобы уснуть. У тебя впечатлений как у ребёнка от зоопарка. Заморишь себя мыслями и спать до утра не будешь, а тебе силы нужны.
Наблюдая, как Миша запивает таблетки, Виталий добавил:
– Знаю, что если тебе предложить, всё равно не останешься, но, тем не менее – наши двери для тебя открыты. Твоих друзей я не знаю и не приму их, даже если поручишься. Сейчас такое время, что не до человеколюбия. А с этим, как его…